чмокнула меня в щеку и умчалась.
Я пришла на свое место, когда уже гасили свет. Фильм начинал мне нравиться, но сосед справа никак не давал расслабиться и получать удовольствие.
— Вы уже видели этот фильм? — спросил он сразу, как только я села. — А я видел. Был на предыдущем сеансе. И завтра пойду опять. Ну, фильм — полный вперед. Я вам буду все объяснять. Вы одна или с кем-то?
Я пробурчала, что одна. А что делать, сразу посылать? Вроде неудобно. Кроме того, он был довольно приятной внешности и хорошо одет.
— А, ну давай тогда на «ты». Меня Юра зовут, а тебя? Катя? — очень приятно.
Он говорил что-то не останавливаясь, не обращая внимания на то, что я не реагирую. Когда ему сделали замечание из соседнего ряда, он не обратил внимания, когда его во второй раз попросили не разговаривать, он их послал с такой злостью, что больше они не поворачивались. Я подумала, что с ним на рожон лезть не надо — если такого отшить грубо, может и покалечить.
— Вот сейчас будет такое, закачаешься. Лесбийская сцена — две телки. Она ей будет сиськи, в смысле грудь, целовать. Нет, ну ты видела, а?
В это время на экране Жюльет Бинош и Лена Улин весьма соблазнительно раздевали друг друга. Кино плавно текло дальше, от одной сцены к другой.
— Вот сейчас будут конкретно трахаться. Смотри, он ей трусы снимает… ох.
И он положил руку мне на бедро. Я ее скинула. Он положил опять, я опять скинула.
— Да ладно, чего ты? Я же ничего не делаю. Смотри, смотри, чего они творят.
От него шел жар, а на экране невообразимо красивые Жюльет Бинош и Дениэл Дей Льюис беспрерывно занимались любовью друг с другом и разными другими, тоже очень красивыми людьми, под медленную красивую музыку в интерьерах прекраснейшей Праги. К собственному стыду, я почувствовала, что низ живота наливается тяжестью и теплом, дышать стало тяжелее. Он опять положил на меня свою руку, и на этот раз я ее не оттолкнула. Я смотрела прямо перед собой на экран, делая вид, что не замечаю того, что делают его руки. Когда он расстегнул мне блузку и залез рукой в лифчик я посмотрела вокруг. Почти весь зал был занят тем же самым. Мне стало ужасно противно. Я вскочила и побежала к выходу, на бегу приводя себя в порядок. Он увязался за мной.
— Ну и правильно, там все равно больше «сцен» не будет. Одна скукота осталась, а в конце вообще все умрут. Поехали ко мне. У меня своя квартира, я один живу. Полно водки, пива завались. Вообще жратвы полный холодильник.
Пока мы бежали по длинному полутемному выходу из кинотеатра, я боялась сказать ему, что никуда не собираюсь с ним ехать. Я хотела поскорее оказаться на улице, среди людей. Он не отставал. Дошли до Садового.
— Поймаем тачку, до меня двадцать минут езды максимум, — сказал он, голосуя всем подряд.
«Господи, сейчас машина остановится, он меня в нее затолкает, и пиши пропало», — с тоской думала я.
Рядом со мной со скрипом затормозил «Запорожец», и открылась дверь. Я впрыгнула в тесный салон.
— Скорее, скорее! — закричала я, захлопывая за собой дверь. — Уезжаем!
Водитель надавил на газ, и мы со всей горделивой статью, на которую только способен «Запорожец», проехали мимо моего несостоявшегося кавалера. Я оглянулась назад — он в бешенстве тряс мне вслед кулаком. Я с облегчением вздохнула и посмотрела на водителя. Он был рыжим, с поредевшей макушкой и буйными кудрями по бокам, носатым и в больших круглых очках — точная копия молодого Вуди Аллена.
— Кажется, я вовремя подъехал, а? — спросил он с улыбкой.
— Да, очень, спасибо.
— А я подумал: ну что такая девушка может делать с этим «шлимазлом»? И выражение у вас было такое… безысходное. Было похоже, что вы от него убежать хотите. Думаю, остановлюсь, посмотрю, чем дело кончится.
— Вы меня просто спасли, — я устало улыбнулась. Ну и денек! — Можно курить?
— Да, конечно, я и сам курю.
Мы ехали по Садовому. Настроение было паршивее некуда, больше всего хотелось напиться так, чтобы забыть все и отрубиться.
— У вас был сегодня тяжелый день? — вдруг спросил Вуди Аллен.
Я молча кивнула.
— Хотите, я вас по Москве покатаю? Просто так. Когда надоест, я вас отвезу домой. Я иногда люблю вот так просто ездить по Москве ночью, машин немного, людей почти нет, красиво…
Возвращаться домой и ждать звонка Громова — брр, от этой перспективы меня передернуло. Вуди казался достаточно милым и безопасным, почему бы и нет?
Пока мы ездили по центру, я рассказала ему сначала содержание «Невыносимой легкости бытия», потом «Змеиного яйца», а заодно и «Кабаре». В кино он не разбирался, в кинотеатры ходил редко, зато оказался очень хорошим и внимательным слушателем. Он живо реагировал, задавал правильные вопросы, в нужных местах смеялся и шутил сам. Я разошлась, говорила и говорила и не могла остановиться: о рок-н- ролле, о «20-й комнате», о Цое, об идеях Чучхе и передаче «Взгляд», об Абдулове и Ярмольнике, которые сгоняли со сцены Шевчука. Все это его удивляло невероятно, как будто мы жили с ним на разных планетах.
— Я целый день на работе. Я зубной техник и работаю в основном один. А во время перекура мы говорим о футболе, или о погоде, или о Горбачеве. Когда прихожу домой, то мама — я с мамой живу — выбирает, что смотреть, а у меня нет сил с ней спорить. Так что я ничего не знаю. Из газет читаю только «Советский спорт».
— А, если зубной техник, то у тебя, значит, много денег.
— Нет, не много, потому что я честный. Получаю зарплату, и все.
— О'кей, в любом случае это не мое дело. А что касается «Советского спорта», то мой отец, сколько себя помню, всегда говорил, что читать можно только две газеты: «Говорит и показывает Москва», потому что там нет ничего, кроме телепрограммы, и «Советский спорт», потому что там только спорт. У нас дома никогда других газет не было. Он мне даже «Пионерскую правду» выписывать не давал в детстве.
— А зачем тебе была нужна «Пионерская правда»? — засмеялся Вуди Аллен.
— В школе требовали. Надо было писать по передовицам изложения и делать отчеты в классе.
Повисла пауза. Я, кажется, исчерпала все темы.
— Я очень голодная. А поесть у нас в городе в это время суток негде. Так что пора, наверное, ехать домой, — наконец сказала я. Была, конечно, пельменная для таксистов на Лубянке, но это было наше с Громовым место, и идти туда с незнакомым человеком мне не хотелось.
— Я знаю одно место, кооператив, недавно открыли. Я там не был, но мне друг рассказывал. Работает всю ночь.
— Где?
— На улице Горького, там в арке, рядом с кафе-мороженым «Московское».
— Ну, поехали.
Когда в третьем часу ночи мы выехали на улицу Горького с проспекта Маркса, то увидели, что напротив арки припарковано довольно много иномарок с затененными стеклами. Рядом с ними тусовались молодые люди крепкого телосложения и сурового вида, почему-то в спортивных костюмах. На наш «Запорожец», лихо затормозивший рядом с чьим-то «мерсом», они посмотрели как на чудо света, доселе истории неизвестное. Под их колючими взглядами мы с Вуди Алленом, немного поколебавшись, вышли из машины. Впереди в арке стояли еще мужчины и с ними несколько женщин, наружности настолько яркой, что сомнений в их профессиональной принадлежности не возникало. Они смеялись — уж не знаю, над нами — запорожцами, или просто так, по долгу службы. Мы медленно двинулись вперед.
— Мой приятель здесь был и сам мне об этом рассказывал, следовательно, он вышел отсюда живым и здоровым, — подбадривая себя, тихонько проговорил Вуди. — Пойдем, чем мы хуже?
Они смотрели на нас, а я смотрела на них — вот так, вживую, я на улицах Москвы проституток еще не видела. Они, как правило, обретались рядом с иностранцами и местами их компактного проживания. Было
