— А, воротник. Мама переживала, что Ане приходится носить такую орясину, и она старалась как-то его прихорошить. Вот и пришила меховой воротник вместо того, который тут был, от своего пальто отрезала. Это какой-то хороший мех, между прочим; нерпа, кажется.
Мама взялась за мех, и он так и остался у нее в руках. Нитки истлели, наверное. Под мехом оказалась грубая желтая ткань. С таким воротником мое пальто в дрючик сразу же обрело законченный вид. Там еще был пояс с пряжкой, которая застегивалась на животе, кроме того, пальто было мне коротковато, так что хорошо сочеталось с высокими армейскими ботинками. Это было идеально. Такого пальто не могло быть ни у кого, и я в нем была неотразима. Мама, хотя она уже давно перестала потакать моим переодеваниям, не смогла удержаться и принесла шерстяной шарф в клеточку, которым бабушка обвязывала поясницу, когда у нее разыгрывался радикулит. Повязала мне шарф узлом спереди.
— Суслов, когда совсем старый стал, ему начали, как маленькому, шарф повязывать, чтобы вести было удобнее. Возьмут за шарф и ведут по ступенькам наверх на трибуну Мавзолея. Мама его всегда жалела.
Она отошла на шаг, чтобы полюбоваться мной.
— А чего бабушка его жалела? Ей-то какое до него дело?
— Она в молодости была в приятельских отношениях с его женой. Они дружили домами. Мама всегда рассказывала, какой Суслов был импозантный мужчина. Ты в самом деле собираешься так выйти на улицу?
— Еще бы! Все умрут от зависти.
— Может, вернуть мех на место? Или надо тогда эту бортовку тоже оторвать.
— Что такое бортовка?
— Вот эта ткань на воротнике. Ее подшивают, чтобы мех лучше держался. Давай пришью мех.
— Нет, ты что. Весь цимес в этой бортовке.
— Ненормальная. — Мама ушла на кухню.
Я еще долго крутилась перед зеркалом.
ДЖЕК-ПОТ
Фестиваль проходил в концертном зале при интуристовской гостинице. Все было очень чинно и сильно отличалось от тех рок-фестивалей, на которых я бывала. Больше всего поражала публика. Среди зрителей было очень много лысых мужчин среднего возраста в костюмах. Может быть, это было связано с тем, что билеты на фестиваль были непотребно дорогими и обычная роковая тусовка просто не могла их себе позволить. Пробиться же без билетов не стоило и пробовать: за сценой я увидела не только огромное количество ментов, но и шесть служебных собак.
— Слушай, а собаки зачем? И почему они за сценой? — спросила я у Андрея, директора «Службы тыла», который, так же как и я, крутился между залом, сценой и кулисами, пока тыловики настраивали на сцене свою ударную установку.
— Часть отправят на вход, а других оставят за кулисами наготове. Если Коля Панк начнет выступать не по делу, на него сразу овчарок спустят.
— Надо пойти его предупредить, — дернулась я.
— Да брось. Коля любой овчарке глотку перегрызет.
Несмотря на преобладание мажорной публики, в зале присутствовали и свои. Женя с Аней и Бурляев приехали из Питера, и вообще было довольно много знакомых лиц. Громова не было, он уехал из Москвы в провинцию с какими-то лекциями.
К концу дня, когда большая часть команд уже выступила, народ в зале разогрелся. Даже папики поснимали пиджаки и встали со своих мест. Настала очередь Коли Панка и «Службы тыла».
— На таком фестивале, такой публике нужно играть деструктивный рок, — заявил Коля Панк, и они начали крушить направо и налево. Это был настоящий сибирский панк — безумная энергетика, мощная волна гитарного звука. Слов было не разобрать, но половина зала и так знала их песни наизусть. Они вскочили на стулья и торчали, как гвозди, остальных же, как цунами, вымыло из зала. Росянка, чтобы призвать народ к порядку, врубила свет на полную катушку, но это никого не охладило. Потом она выключила свет на сцене, и Коля Панк рубился в полной темноте перед освещенным залом. В результате электричество тыловикам все же отключили, концерт закончился. Когда Коля Панк уходил со сцены, на него налетела Росянка.
— И за это я еще должна платить триста рублей? Посмотри, что вы сделали! — она махнула рукой в сторону зала.
Половина стульев в партере была сломана. Коля Панк, не обращая на Росянку внимания, прошел мимо, и ее разъяренный взгляд уткнулся в меня.
— А, вы! Вы гарантировали, что они выступят как люди, а вместо этого мне теперь разбираться с дирекцией из-за переломанных кресел. Я лишаю вас аккредитации. Верните мне ее немедленно!
— А я ее потеряла, — нагло соврала я — аккредитация лежала у меня в кармане.
— Неважно. Я отдам распоряжение, чтобы вас не впускали.
— А если я куплю билет?
— Нет, вам вход закрыт, хоть вы десять билетов купите. Все, разговор окончен, я не намерена тратить на вас время, — и она скрылась из вида. Хорошо еще собак на меня не спустила.
Мое пальто, как я и предполагала, произвело самое сильное впечатление, вокруг меня образовался круг друзей и почитателей. Женька Розенталь даже предлагала мне обменять пальто на раритетные, жутко дорогие записи «Аквариума» и «Кино». Я на ее уговоры не поддалась.
Адреналин бурлил в крови, ехать на Преображенку не хотелось. Мы всей толпой направились в интуристскую гостиницу, и, посмотрев на наши аккредитации, нас пропустили. Покрутившись в лобби, мы обнаружили на втором этаже бар и пошли туда. В настоящем баре, как в американском кино, с напитками, выставленными на стеклянных полках в несколько рядов, бокалами разных видов и форм, с жареными орешками на стойке, никто из нас никогда не был. В баре царил полумрак, тихо играл джаз, и не было ни одного посетителя. У меня было ощущение, что я попала в рай. Взяв прейскурант, я увидела названия коктейлей, ни один из которых, кроме «Влади Мэри», не был мне знаком.
— «Блади Мэри», пожалуйста, — сказала я бармену, протягивая деньги.
— Мы принимаем только валюту или сертификаты, — ответил он с гадкой улыбочкой.
— Это как в «Березке», что ли?
Он отвернулся, не удостоив меня ответом. С нами был Джон, американец-славист, который писал докторат о русском контркультурном подполье. Но у него с собой было всего несколько долларов, так что всех нас угостить он не мог. Пришлось уйти. Внизу, перед выходом, я заметила игральные аппараты, которые тоже видела только в кино про Лас-Вегас. Мне безумно захотелось сыграть. Но играть можно было только на жетоны, которые выдавал портье в обмен на валюту.
— Джон, дорогой, поменяй мне свои доллары. У меня же никогда больше не будет возможности поиграть на таких автоматах.
Поскольку я была в своем пальто и летном шлеме, Джон не смог мне отказать. Ему дали горсть жетонов, и я двинулась к аппарату, в котором надо только нажать на кнопку и ждать, что тебе выпадут три одинаковые картинки. Я закинула жетон и нажала кнопку. Картинки завертелись в бешеном ритме, а потом остановились. Три клубнички. Мне выпал джек-пот. На меня хлынул поток жетонов. Они лились просто рекой. Мы все бросились подставлять руки, шапки и карманы. У кого-то был полиэтиленовый пакет, и мы использовали его как кошелек. Он наполнился, наверное, наполовину.
Со всем своим богатством я подошла к портье.
— Вот, я выиграла. Поменяйте мне на деньги.
— Я могу обменять жетоны только на валюту. Но поскольку вы не иностранная гражданка, вам валюта не положена.
— Так что же делать, выбросить их, что ли, теперь?
— Вы можете потратить их в сертификационном магазине или в баре нашей гостиницы.
