— О! Рим всегда умел ценить настоящих ученых. — Подвижное лицо пожилого господина постоянно меняло свое выражение. Разговаривая, он все время жестикулировал. — В области литературоведческих исследований вы скоро станете европейской знаменитостью.
— Благодарю, вы очень любезны.
— Я с нетерпением жду тридцатое марта. Это будет грандиозно!
Эдвард подумал, что пожилой господин, пожалуй, слишком экзальтирован. Даже для итальянца это было чересчур.
— Думаю, вы преувеличиваете, синьор Анкизи.
— Не сомневайтесь, профессор, после статьи, которую вы опубликовали в Кембриджском журнале, лекции просто обеспечен успех! — Он пытливо посмотрел Форстеру в глаза. — Может ли благодарная общественность ожидать каких-либо сенсационных открытий, касающихся римского периода жизни лорда Байрона?
Эдвард пожал плечами:
— Сенсационных? Не думаю.
— Понимаю. Хотите преподнести сюрприз, — заключил Анкизи с легким поклоном. — Буду сидеть в первом ряду.
— Вы тоже занимаетесь Байроном?
— О, весьма и весьма скромно. В пределах, доступных страстному дилетанту. Почему бы вам не зайти ко мне в гости? Если, конечно, у вас найдется время.
— Действительно я очень занят. Но если смогу…
Излишняя навязчивость поклонника начинала раздражать Эдварда.
— Приходите, прошу вас! Моя библиотека в вашем распоряжении! — Аффектация Анкизи, казалось, достигла предела. На них стали оборачиваться. — У меня большое собрание материалов о Байроне. Почту за честь показать его вам… Мне, знаете ли, чрезвычайно польстило, что тексты, процитированные вами в статье, буквально, ну буквально все имеются и у меня.
Эдвард не ожидал такого поворота.
— Все?
— За исключением, естественно, драгоценного дневника Байрона, который вы обнаружили. — Он даже подпрыгнул на месте от возбуждения и дальше понес что-то и вовсе несусветное: — Делаю все, что могу, дабы возвысить свой дух. Пытаюсь идти в ногу с культурным прогрессом. Не пропускаю ни одной лекции, концерта, спектакля, ни единого события, интеллектуальное значение которого…
Пока Анкизи обрушивал на изумленного профессора свой монолог, проходивший за его спиной работник библиотеки, оказавшись в поле зрения Эдварда, выразительно повертел пальцем у виска, как бы говоря: «Не слушайте его, он же сумасшедший!»
— Культура — это единственное истинное утешение и искупление нашего банального существования. — Не меняя тона, Анкизи впился своими черными глазами в глаза Эдварда. — Так когда можно прислать за вами моего шофера?
— Благодарю. Я постараюсь приехать сам. — Эдвард был решительно настроен освободиться от докучливого собеседника. — Однако сейчас не могу сказать, когда именно. Прошу прощения. — Он двинулся к выходу.
— Приезжайте когда захотите. Вы доставите мне огромное удовольствие. Я живу в палаццо Анкизи на виа Сант-Агата. До свидания, профессор. Жду вас.
Они вернулись в читальный зал. Эдвард направился к библиотекарше, Анкизи ушел, возвратив книгу и контрольный листок.
— Вот ваш заказ, профессор. — Библиотекарша вручила ему солидный альбом.
Эдвард принялся листать каталог произведений живописи. Его предположение подтвердилось. На одном из разворотов он нашел черно-белую репродукцию нужной ему картины. На ней была изображена площадь с романским храмом, небольшая церковь в стиле барокко и фонтан с дельфинами. Но без машин и прохожих, без каких-либо других примет времени.
Эдвард перевернул страницу. На обратной стороне он прочитал: «Марко Тальяферри (1834-1871). Масло. Холст».
Ниже, петитом, значилось: «Коллекция князей Анкизи».
«Докучливый джентльмен представился как Анкизи, — подумал Эдвард, — значит, картина Тальяферри принадлежит именно его семье. Еще одно из множества совпадений?»
Несколько часов он боролся с искушением, но в конце концов не выдержал.
Перекусив в одном из ресторанчиков возле Колизея, он, уже поздним вечером, отправился пешком в район между Тор деи Конти и Салита дель Грилло. Блуждая в лабиринте старинных улиц, он увидел двух монахинь в грубых сутанах, красивших монастырскую ограду.
— Подскажите, пожалуйста, где тут палаццо князей Анкизи?
Одна из монахинь жестом указала вверх по улице на здание в стиле эпохи Возрождения.
У перекрестка Эдвард взглянул на старинную мраморную доску. Там было высечено: «Район Монти».
Одолев внушительный подъем, Эдвард оказался перед мрачным дворцом. Помедлив, он прошел через открытые ворота в просторный квадратный двор. На первом этаже окна были защищены массивными решетками. В одном из них можно было различить внутреннюю лестницу. Двор освещался несколькими тусклыми фонарями.
Эдвард осмотрелся и направился к парадному крыльцу, над которым красовался старинный герб. Он поднялся по сбитым ступеням.
Дверь была закрыта. Эдвард трижды постучал большим железным кольцом. Удары гулко отозвались в пустынном дворе. Он сошел с крыльца и, уже собираясь уходить, в последний раз оглянулся. И тут вдруг услышал доносившуюся изнутри негромкую органную музыку, а затем увидел слабый мерцающий свет.
Огонек дрожал и медленно перемещался, словно кто-то со свечой или канделябром бродил по комнатам в этом крыле здания.
Эдвард прошел на середину двора и оттуда смог отчетливо увидеть женскую фигуру в белом, которая медленно спускалась по внутренней лестнице. В руках у женщины был канделябр. Наконец она оказалась возле одного из окон первого этажа. Словно предчувствуя что-то, Эдвард бросился к окну:
— Лючия!
Он ухватился за решетку в надежде, что девушка заметит его.
Лючия шла прямо, глядя в пространство перед собой. Огромные глаза ее были устремлены в одну точку.
Эдвард кинулся к другому окну, но Лючия уже удалялась во внутренние темные комнаты. Он смотрел вслед девушке, пока та не растворилась во мраке. Вместе с Лючией, медленно растворившись в ночном воздухе, стихла и органная музыка.
8
Пауэл ходил из угла в угол своего кабинета в британском посольстве, как делал всегда, когда нужно было что-то обдумать. Эдвард сидел в кресле возле письменного стола Пауэла. Стол этот был в своем роде произведением искусства: дорогая чернильница в форме раковины, пресс-папье, нож для разрезания бумаг в костяном футлярчике, мраморная подставка для авторучек — все было разложено и расставлено в идеальном порядке. Письменный стол — единственное место, где проявлялся педантизм Пауэла.
Английская чопорность была не чужда атташе по культуре. Но сейчас, когда эмоции захлестывали его, он жестикулировал с поистине итальянским темпераментом.
— Минутку, Форстер, я хочу понять все как можно лучше. Вчера вечером вы отправились в палаццо князя Анкизи и… увидели ту самую девушку.
Эдвард устало кивнул.
— И во дворце никого не было?
— Никого. — Эдварду уже надоело повторять все по третьему кругу. — Парадный вход был наглухо заперт.
— И это было?..
