сердца. Теперь они устремились к площади. Между нападавшими и воинами Тикаля, бросившимися на защиту своего царя, разразилось ожесточенное сражение.
Верховный жрец был странно спокоен; он заранее знал, что это внезапное нападение на рассвете было неминуемо. Он только печально покачал головой. Он знал также, что города-государства будут продолжать воевать между собой, пока не уничтожат сначала друг друга, а затем и всю цивилизацию майя. Он подал молчаливый знак жрецам, готовившимся к погребению Кодекса майя. Среди хаоса и дыма битвы луч, подобный лазерному, оставался наведенным на механизм, который контролировал вход в секретный комплекс, находившийся напротив Храма V. Жрецы подняли драгоценный Кодекс, показывая этим, что видели сигнал Верховного жреца, после чего один из них опустил рукоятку и вошел в проход, ведущий к подземной камере. Солнце поднялось выше, и луч постепенно скрылся из виду. Верховный жрец подал знак жрецам на всех храмах, что нефритовые статуэтки должны быть замурованы в секретные ниши, которые заранее были подготовлены на вершине каждой из пирамид.
— Нет! Нет! Воины Калакмуля достигли подножия нашей пирамиды! Воинов моего отца теснят… пронзают их копьями… обезглавливают… Они сражаются отчаянно, но противник берет верх. О нет! Они карабкаются по ступеням прямо
О’Коннор нашел бар «Будда» неподалеку от берега озера и тут же мысленно составил план отступления. Над главным входом висел флаг Тибета. Фигурки и изображения Будды придавали этому желтовато-коричневому зданию в испанском стиле восточный колорит; внутри находился еще один громадный деревянный Будда, составлявший часть декорации под названием «Апокалипсис сегодня». О’Коннор быстро пробежал взглядом по толпе посетителей в полумраке бара на первом этаже. Народу было много, но О’Коннор быстро определил, что большинство составляли туристы, игравшие в бильярд и курившие «травку», — времяпровождение, которое считалось в Сан-Педро
Большие, беспорядочно разбросанные подковообразные кабинки были забиты туристами и местными — за исключением одной, в самом дальнем углу. О’Коннор сразу же узнал Дженнингса. Тот сидел рядом с юношей, которому, по прикидкам О’Коннора, было лет пятнадцать, не больше. Дженнингс прихлебывал виски, а парень — то, что выглядело как кока-кола, хотя О’Коннор сильно сомневался, что в стакане у парня было именно это.
О’Коннор поднялся на еще один пролет лестницы и попал в бар на крыше, откуда во все стороны открывался вид на темные воды озера. Здесь также было полно туристов. Сладковатый приторный запах травки тяжелым облаком висел и на балконе, где спиной к О’Коннору стояли два бывших «морских котика». У одного из них была аккуратная бородка, но короткие стрижки все равно безошибочно выдавали в них военных. О’Коннор спустился обратно, где в этот момент Дженнингс возвращался от стойки, неся еще один виски для себя и «кока-колу» для мальчика. Когда монсеньор положил свою руку на бедро парня, О’Коннора передернуло, и ему пришлось сдерживать горячее желание нарушить конспирацию и освободить этого, по сути, ребенка из грязных лап священника. Но вместо этого он вышел на главную улицу и отправился по ней мимо поздних прохожих, шуршащих по булыжной мостовой «тук-туков» и ярко раскрашенных зданий, на одном из которых было нарисовано изображение Христа — покровителя Сан-Педро-ла-Лагуна.
О’Коннор достиг конца крутого подъема, даже не сбив пульс. Остановившись возле магазинчика, он немного подождал, чтобы оглядеть всех присутствующих на едва освещенной площади и проанализировать планировку большой церкви с побеленными стенами, которая стояла на вершине холма напротив. «То маленькое строение сбоку, должно быть, и есть домик священника», — решил он. Он направился к нему по периметру площади, оставаясь в тени пальм и деревьев церковного сада.
Замок оказался элементарным, и О’Коннор тихо прикрыл за собой дубовую дверь. Он включил карманный фонарик и приступил к систематическому осмотру жилища Дженнингса. Кухонный стол, выполнявший также роль письменного стола, не представлял никакого интереса. Точно так же, как кухонная зона и небольшая ванная комната, но когда он заглянул в шкаф под лестницей, он, как и Дженнингс чуть раньше, обнаружил там акваланг. По узенькой лестнице О’Коннор взобрался наверх, в мезонин под самой крышей, где находилась спальня. На дне шифоньера О’Коннор нашел небольшой чемоданчик. Вскрыв замок, он увидел там стопку выпусков «НАМБЛА бюллетин» — официального журнала гомосексуалистов из Североамериканской ассоциации бойлаверов. Обложку самого верхнего журнала украшала фотография молодого парня, на которой рукой Дженнингса было написано: «Очень хорош».
О’Коннор снова запер чемоданчик и переключил свое внимание на крышку люка в потолке комнаты. Поставив под него единственный находившийся в спальне стул, он взобрался на чердак и осветил фонариком разбросанные посреди стропил кучки крысиного помета. В дальнем конце тесного чердачного помещения луч выхватил три небольших запыленных ящика, и О’Коннор по центральной балке направился к ним. Толстый слой пыли почти наверняка свидетельствовал о том, что ящики не принадлежали Дженнингсу. Он опять вскрыл нехитрый замок и открыл первый ящик. Дневники. Десятки дневников. О’Коннор пролистал самый верхний из них и обнаружил, что последняя запись в нем была сделана за двенадцать месяцев до того, как фон Хайссен бежал отсюда. «Похоже, что одного дневника не хватает», — подумал О’Коннор, открывая второй сундук, а затем и третий, где лежали дневники, охватывавшие период службы фон Хайссена в Маутхаузене. Все было разложено в хронологическом порядке, и из любопытства О’Коннор достал дневник за 1938 год. Через пять минут он тихо присвистнул, найдя запись фон Хайссена с педантичным описанием приезда Гиммлера в Маутхаузен.
Рейхсфюрер Гиммлер очень доволен тем, как проходит празднование дня рождения фюрера. Казнены сорок девять еврейских мерзавцев — по одному за каждый год славной жизни фюрера.
Гиммлер лично поздравил меня с тем, что концлагерь Маутхаузен работает так хорошо, и твердо пообещал, что в ближайшее время будет рассмотрен вопрос о присвоении мне звания штандартенфюрера!
Приготовления к «высокогорным» медицинским экспериментам господина доктора Ричтоффа идут успешно.
Гиммлер дал согласие на уничтожение этого отродья, Вайцманов. Сам Вайцман сдох на нашей лестнице. А его сучка и пара ублюдков станут первыми «пациентами» доктора Ричтоффа.
Если на пятки фон Хайссену наседал Моссад, каким образом они могли это пропустить? С точки зрения О’Коннора, случившееся могло иметь только одно разумное объяснение. Моссад оказался настолько близко, что они сразу же бросились по следам беглеца. Оставив у себя дневник с изобличающими записями о казнях, он спустился обратно в спальню Дженнингса, где принялся осматривать тумбочку рядом с кроватью. В выдвижном ящике он обнаружил последний дневник фон Хайссена и за его обложкой нашел оригинальную карту майя на бумаге
Алета вся промокла от пота и дрожала на своих подушках. Шаман понял, что пора вернуть ее в реальность.
— А теперь, Алета, ты возвращаешься к нам комнату, — тихо, нараспев произнес он. — Ты движешься обратно, проходя сквозь те же двери, через которые ты попала туда… идешь обратно по каменному проходу… закрываешь за собой дверь. Ты успокаиваешься… становишься еще спокойнее. — Алета перестала дрожать, и дыхание ее почти сразу же начало выравниваться.
— Раз… два… три, — мягким голосом сказал Хосе.
— Я что, спала? — спросила Алета.
Хосе улыбнулся и покачал головой.
— Это вполне обычная реакция, но нет, ты не спала. Просто это была одна из твоих прошлых жизней, причем одна из самых значительных, и есть несколько причин тому, что ты снова пришла на землю именно сейчас.
Арана выдержал паузу, давая Алете возможность вновь адаптироваться к окружающей обстановке. Над озером дул прохладный бриз, и ночное небо было ясным. Вдали от зарева городских огней звезды
