проходили.

Затем дорога стала виться по холмам и углубилась в лес; окружающая атмосфера изменилась. Нельзя было не почувствовать психического воздействия неких тайных сил, чье-то незримое, но ощутимое присутствие. «Ом», — распевали высокие деревья, повторяя священный слог один за другим; «ом», — ревели горные реки и водопады. Утром, едва проснувшись, птицы принимались щебетать «ом». Они твердили это и на закате, и со всех сторон слышались отголоски этого божественного слога, открывающего врата бессмертия[81].

Пожалуй, следовало там и остановиться, как некогда сделали риши Нара-Мараяна и сам Кришна. Зачем было идти дальше?..

Но странники продолжали восхождение, хотя многие из них так обессилели, что уже едва волочили ноги. Владельцы лавок в деревушках, расположенных на дороге к святым местам, нещадно пользовались бедственным положением путников, нуждавшихся в пропитании. Те, кто сберег немного денег, оставляли их в руках этих безжалостных торгашей. Однако алчность лавочников можно было понять. Трудно месяцами жить в этих пустынных местах с суровым климатом, если вами не движет религиозное чувство. Кроме того, затраты на перевозку товаров, бесспорно, велики. Да, страсть торговцев к наживе простительна, хотя было неприятно, что этот торг велся на пути верующих к Богу, страстная любовь к которому переполняла их души. Но это были еще цветочки. В то время как нищие клянчили, чаще всего впустую, еду у лавочников или странников со съестными припасами, небольшие ватаги голых, перепачканных сажей людей, некоторые из которых были вооружены вилами, не только бросались на лотки и уносили часть лежавших на них товаров, но и врывались в дома и избивали хозяев, если те, по их мнению, не слишком спешили отдавать им продукты и деньги.

Так, когда я добрался до одной деревни, где бесчинствовали грабители, выяснилось, что они почти полностью опустошили ее. Завидев меня, человек десять бродяг бросились в мою сторону, громко требуя подаяния, Я вовремя заметил оборванцев и, хорошо представляя, чего от них следует ждать, достал из кобуры револьвер и направил на них. В бытность мою чиновником я имел право носить оружие (это право у меня до сих пор не отняли). Вид оружия устрашил нападавших; они разбежались, осыпая меня ругательствами и проклятиями; с наступлением темноты они поспешили прочь, словно стадо обезьян после набега на поле или фруктовый сад.

Эти злодеи — наги[82]*, принадлежащие к очень древней секте, члены которой выдают себя за аскетов и живут без одежды. Они испокон веков наводняли места паломничеств под различными именами: капалики, бхайраги и так далее. Прославленный Шанкара едва не стал их жертвой.

Все это очень печально, но всевозможные опасности, подстерегающие на пути, отнюдь не пугают многочисленных странников, поднимающихся каждый год к Бадринату.

Банерджи умолк и задумался. О чем он размышлял? Мне хотелось услышать продолжение долгого рассказа, но я не осмеливалась прервать его раздумья. Однако, поскольку молчание затянулось, я осторожно спросила:

— Вы продолжили свой путь? Вы дошли до Бадрината?

— Это было самое страшное, — сердито откликнулся Банерджи. — Монастырь Джоши, основанный более тысячи лет тому назад Шанкарой, почти полностью разрушился; в нем не осталось ни одного санъясина. Храм... ах да, храм... Как только я там оказался, посланец управляющего пришел узнать, какую сумму я собираюсь пожертвовать. Деньги, которые я отдал, очевидно, его удовлетворили, ибо он стал вести себя любезно и сообщил, что из особой милости мне будет дозволено лицезреть вблизи статую Бога. Но тут настал момент, когда божеству преподносят угощение. Только дежурные священники могут оставаться в это время в святилищах. Один из них принес мне прасад[83] (часть продуктов, выставленных перед изображением Бога). Эти кушанья из риса с всевозможными приправами были отменного качества.

Подавальщик поставил блюдо на стол рядом со мной и застыл в ожидании.

Эта поза не оставляла никаких сомнений относительно его побуждений: он рассчитывал на вознаграждение. Я дал слуге деньги и, проявив щедрость, заслужил право его расспросить. Таким образом, я узнал, что в главном храме имеется многочисленный штат, к которому относятся и служители храма, посвященного Лакшми[84], расположенного в том же обнесенном стеной месте. Все эти люди питаются продуктами, которые подносятся обоим божествам во время трапез. При этом количество и качество раздаваемой пищи бывает неодинаковым для всех, и по этому поводу в стенах храма не стихают шумные споры.

— А как же паломники? — спросила я. — Разве приходящих туда бедных голодных паломников не кормят?..

Мужчина слегка пожал плечами.

— Да, конечно, — ответил он, если остается достаточно прасада после раздачи пищи служителям храмов и тем из странников, кто заранее обеспечил себе еду путем приношения.

Я был в курсе дела.

В час, когда открывают двери храмов, произошла обычная давка[85] . Паломники теснились, стараясь в числе первых попасть в храм и пробраться к решеткам, отделявшим их от обители божества. Они грубо отталкивали друг друга; некоторые падали, поднимаясь по лестнице к входу, и идущие сзади их топтали... Один из священников провел меня через заднюю дверь, чтобы избежать толчеи. Таким образом я оказался за оградой, преграждавшей доступ в обитель Бога. Паломники толпились и давились у решетки, стараясь увидеть изображение Бадри. Ради того, чтобы узреть его, они проделали этот долгий и трудный путь, вынесли столько лишений и потратили все свои скудные сбережения.

Один из помощников священника провел меня во внутреннюю комнату. Он зажег камфарное масло в маленькой плошке. Я увидел во вспыхнувшем ослепительном свете статую, почти полностью скрытую драпировкой, с множеством драгоценностей на шее. Они стоили, с гордостью сообщил мне брамин, совершавший богослужение, несколько сотен лакхов[86] рупий... Зимой, когда вокруг храма лежат сугробы снега, это сокровище уносится из Бадрината в другой храм, расположенный ниже по склону горы, и хранится там; все священнослужители, включая слуг, тоже спускаются вниз, и древний каменный идол, лишенный золотых украшений и сверкающих драгоценных камней, остается голым, подобно истинному аскету, в своем ледяном доме, освещенном единственной лампой, куда подливают масла, чтобы она пылала до следующей весны...

Банерджи замолчал.

Последовала очень долгая пауза. Затем я отважилась спросить:

— А что было потом?..

— Потом... Ничего, — отвечал Банерджи.

— Вы не захотели отправиться дальше? Вы же были недалеко от Кедарната[87], куда Шанкара приказал отнести себя перед смертью. Разве не там, в Кедарнате, Шива является в виде ледяного лингама[88], который растет каждый месяц с луной до самого полнолуния, а затем уменьшается вместе с ней.

— Для чего? — устало сказал Банерджи.

Мне нечего было добавить. Быть может, Банерджи понял, что все святые места и все боги, которых мы там ищем, находятся внутри нас?

На горе, где возвышается храм Бадри, можно выделить снизу вверх четыре зоны:

Стула — Сукшама — Ати сукшама — Шудха, то есть вещественный, грубый Бадри — Бадри в тонком теле — Бадри без тонкого тела — абсолютно чистый Бадри.

Согласно преданию, эти зоны восходят к Ади-Бадри (первоначальному Бадри); считается, что в незапамятные времена здесь обитали Кришна и Нара-Нараяна.

Я же слышала следующее толкование: эти зоны не отрезки реального пути, ведущего на вершину горы, а духовные этапы на пути ко все более и более чистому Знанию, к незримому, нематериальному Шудхе-Бадри.

Добавить отзыв
ВСЕ ОТЗЫВЫ О КНИГЕ В ИЗБРАННОЕ

0

Вы можете отметить интересные вам фрагменты текста, которые будут доступны по уникальной ссылке в адресной строке браузера.

Отметить Добавить цитату
×