курил, курил Сереженька. Да ведь и то возьмем в расчет: минздрава при царизме не было, предупрежденья были, но не министерские, а значит, бесполезные.
Итак, совлек он ветхого Адама. Бесстрастия, однако, не достиг. Остался страстным. Не любострастным, нет, христолюбивым. И, стало быть, врагом христопродавцев?
Твердили злые языки: он промотался заграницей, спустил именье родовое, в какой-то спекуляции сгорел, и все свои несчастья объясняет всевластьем вездесущей жидовской политэкономической доктрины.
Сейчас подумал: какой-то американский генерал, большая шишка, так искренне поверил в русскую угрозу, что вдруг и возопил: «Они идут!» – и, спрыгнув с небоскреба, убился насмерть. У нас Крестовский с крыш кричал, что жид идет, идет, идет. Но из окна не стал бросаться. Во-первых, жил-то в бельэтаже; а во-вторых, как русский офицер, не струсил.
А что же Нилус?
Мне ль не понять Сергея Александрыча! Нам, школьникам Тридцатых, острый профиль Троцкого являлся в пламени горящей спички. И мы пугались. А в сахарном песке, бывало, осторожным пальцем ворошишь: вредители подсыпали толченое стекло. Рассказывали, шел обыск на квартире медика-еврея; лейтенант ГБ мизинчик поцарапал. Не то чтоб очень больно, но и не смешно. Еврей-убийца везде и всюду ядами набрызгал, а ты предполагал производить аресты, да, глядь, умрешь. Товарищи в борьбе с врагами вкруг лейтенантика стояли, все в государственной печали, замешанной на давнем страхе пред колдунами и магией кагала.
А что же, повторяю, Нилус? Он не школяр, не офицерик с голубым просветом на беспросветном золотом погоне. Но тоже, знаете ль, робеет, косится в угол. А там калоши фирмы «Треугольник». И на фланелевой подкладке треугольный знак двоится, зыбится, как профиль Троцкого в огне, и вот уж возникает звезда Давида. Положим, в сухое время ты обойдешься без калош. Но не осталось уж времен на избавленье от большого плотного конверта, он черный-черный; на нем восьмиконечный крест, он белый-белый.
В пакете – рукопись. Бумага желтоватая, чернильное пятно, как будто б второпях немножечко замытое. А почерк, или почерки, определяйте, как хотите, но только не рондистов.*
О, да! То были «Протоколы сионских мудрецов». Нилус их доставил из Парижа. Они ему достались от Рачковского. Посредством К., иль Володимировой, или без всякого посредничества, напрямик; в конце концов, сие не так и важно. А важно то, что честный Нилус, хоть и писатель, но не плагиатор, Нилус всегда и даже, знаете ль, посмертно хвалил Петра Иваныча, зав. заграничной агентурой: Рачковский много сделал, чтоб вырвать жало у врагов Христовых.
Сейчас подумал: ни полсловечка о Головинском. Год в год он с ним на Моховую хаживал, учились на юрфаке, ровесники, в аудиториях встречались, согласно пели «Гаудеамус» – и нате вам, извольте, ни полсловечка. Э, не возводите-ка напраслину на Нилуса. Ему Рачковский ничего не говорил об исполнителе. А также не сказал, конечно, кто заказчик. Пантера гибкая, плешивый друг особливых трудов, шепнул как будто б вскользь, что рукопись добыл секретно у масонов. Отрицаю! Не потому лишь, что знаком я с Головинским. А потому еще, что сам жидомасон; чертовски своевременно меня зачислил осведомленнейший историк- обскурант О. П-ов. Конечно, было лестно состоять мне в ложе имени Нептуна; она была у нас в Кронштадте, ее прихлопнули. Тогда возникло пресерьезнейшее «Общество для мочемордия». Участники мочили морды, роняя буйну голову на скатерть белую, залитую вином. Ах, боже, боже, все умчалось, как и не было. И вот решает твою участь какой-то обскурант-сопляк!
Не надо взвешивать, чей вклад весомей. Пусть «Протоколы» общим памятником будут. Но все ж необходимо курсивом обозначить имя Нилуса.
После Парижа и женитьбы он жил оседло в Оптиной. «Протоколы» в черном матерчатом конверте прятал у иеромонахов. Не прячась, к жене пристроил компаньонкой свою несчастную кузину. Она не только овдовела, но всю недвижимость раздала детям. Супруга Нилуса, смиренная и набожная, не ревновала компаньонку к мужу.
Напоминала всем кузина гардероб, который не поправит никакой столяр; огромная и неуклюжая Настасья Афанасьевна с трудом передвигалась. Они расположились в монастырском доме; дом назывался «консульским»; тому лет двадцать здесь живал теперь уже покойный Конст. Леонтьев, и я об этом распубликовал в те годы, когда все нынешние перевертыши-витии не смели имя произнесть, а то и вовсе не слыхали.
Как плодоносны оптинские годы! Писал писатель Нилус. И собирал в архиве материалы о старцах и о старчестве. Дела то были добрые. Неотменима, неотклонима правота сужденья: все добрые дела цены-то не имеют, коль не вершатся во Христово имя. Особенно же те, что супротив Антихриста.
Поэт с Надеждинской, где Комитет коннозаводства, т. Маяковский венец терновый, революционный надел на год Шестнадцатый. Ошибочка мизерная. Прозаик Нилус предрек пришествие Антихриста в году Двадцатом. Ошибочка чуть-чуть крупнее. А в сущности, угадчиками оказались оба.
В России больше, чем поэт, прозаик Нилус. Он «Протоколы» обработал и отдал в царскосельскую печатню. Увы, несчастный царь, вздохнув, признал, что «Мудрецы» купон фальшивый. А Нилус не пятился ни пяди.
Свершилось! Ветер века полнит паруса Бестселлера на всех широтах.
От Царского села отчалив, причалил в Северной Пальмире, в Первопрестольной, в Новочеркасске, Симферополе и Севастополе, в Хабаровске и Омске. Шагнул и за море – в Иокогаму, проник в Китай. Его пришествия дождалась и Европа: Германия и Франция, Испания… Потом и Штаты – Американские и Мексиканские. Прибавьте-ка арабский мир, захватывает дух. Как не назвать Бестселлер вселенской смазью?
А тиражи-то, тиражи, валятся в рот галушки. Бестселлер тиражами лишь малость уступает Библии и сочиненьям Ленина. Теперь, я думаю, уж не уступит Ильичу: бумагу он не купит, бумагу скупят господа издатели.
Реклама – двигатель торговли – она идет без пауз. Московское издательство, имея благостную марку «Просвещение», стремится сеять доброе, разумное и посему взывает к старшеклассникам: читайте «Протоколы». Литераторы приглашают нас, широкую общественность, вникать в сей документ, как некогда вникали в положения и умозаключения партсъездов. На местном уровне, у сеятелей и хранителей всегда высоком, прекрасный ежемесячник «Кубань» прозрачно намекает: мол, вы, казаки-патриоты, должны свой вывод сделать. Журнал столичный, обращенный к нашим современникам, давно признал, что «Протоколы» вроде бы ключа-отмычки ко всем несчастьям родины. Но проницательны лишь те, кто нам вещает с задумчивой полуулыбкой: пророчества не следует буквально понимать. Буквально или не буквально, а пахнет оправданьем душегубок.
