глазами никак не шла у нее из головы. Она вдруг вспомнила почему-то Корабельщиковых, Сонечку... Это было просто какое-то наваждение. Елена достала из бара старую початую бутылку абсента и, налив полную большую, граммов на семьдесят, рюмку, выпила залпом обжигающий пряный напиток. И следом еще одну. И на ватных ногах прошла в спальню, где упала на кровать, не раздеваясь, и забылась мгновенным тяжелым, тревожным сном.
ПРАГА. ФЕВРАЛЬ
Ей показалось, что она проспала целые сутки. Так оно почти и было. Нестерпимо горело в желудке, хотелось есть. Елена опрокинула в себя чашку кофе с капелькой сливок, съела восхитительно вкусный, хотя и вчерашний, круассан, и решила, что поедет в редакцию.
Она вошла к Ботежу в кабинет, с сердцем шмякнула портфельчик на пол и села на посетительский потертый диван, сильно натянув юбку на колени. Ботеж покачал головой и вдруг улыбнулся.
– Что? – удивилась Елена.
Ботеж выбрался из-за стола, подошел, сел рядом. Тихонько похлопал ее по руке:
– Все вот так, да?
– О Боже, Иржи. Ну, ты же взрослый человек, как ты можешь... Это дурацкая мальчишеская выходка, это просто... Что?
– Все гораздо хуже, Елена, – Ботеж снова встал, вернулся к столу, но садиться не стал. – Вчера утром... Мне позвонил Чеслав Димек из «Мира рекламы». Он просто захлебывался. Я в жизни такого еще не слыхал, Елена. Ты думаешь, он просто выкупил рекламные поля?
– А как?!
– Они договорились со всеми агентствами и хозяевами рекламы. Со всеми, понимаешь? Просто он попросил. И все просто отдали ему площадь. Он оплатил только полиграфию и расклейку. За одну ночь. И никто не спросил, насколько. Даже и не подумал спросить. Как это так, Елена?
– Ты... ты меня спрашиваешь?!
– А кого мне спросить? Никто не знает его так, как ты. Никогда он так не открывался. Поэтому я спрашиваю тебя.
– И с Димеком он тоже договорился?
– Елена, – покачал опять головой Ботеж. – Ты сама как ребенок. Конечно, он хотел, чтобы ты узнала, как он это сделал. Что это сделали для него и ради него.
– Еще бы. Попробовал бы кто-нибудь отказаться.
– Перестань, Елена. Ты злишься, и...
– Я злюсь, Иржи. Потому что человеку не обязательно так заявлять о своих чувствах, если они у него есть. И меньше всего я ожидала услышать всю эту сентиментальную чепуху еще и от тебя!
– Еще?
– Вчера ко мне в булочной прицепилась какая-то полоумная старуха, которая требовала, чтобы я с ним помирилась. Вернулась к нему. Представляешь?!
– Ты думаешь, он и ее подослал? – засмеялся Ботеж.
– Это не смешно, Иржи. Это было абсолютно не смешно, могу тебя уверить, – Елена вздохнула. – Мне нужно уехать, Иржи. Пока это не уляжется. Я хочу побыть одна. На людях, но одна, где меня никто не будет о нем спрашивать и так смотреть, словно вот-вот погладит по головке, как маленькую глупую девочку. Пошли меня куда-нибудь. Пожалуйста.
– Если тебе это поможет...
– Поможет.
– Поезжай. Только будь, пожалуйста, осторожна.
– О чем ты?
– Обо всем. Я думаю, что все только начинается.
В этот момент дверь приоткрылась, и в нее просунулась лисья мордочка Бьянки Младешковой:
– Привет! Ой! Ленка! С ума сойти! Ты тут! Ой, чего это делается!
– Кыш, – ласково сказал Ботеж. – Дай поговорить. Потом.
– Потом, потом, – захныкала Бьянка. – Народ там на ушах стоит, вообще... Ленка, чего случилось-то?!
– Ничего не случилось, – повысил голос Ботеж. – Иди работай.
– Ленка, ты зайди, мы там с ребятами кофе пьем... Ладно?
– Я попробую, – вымученно улыбнулась Елена.
– Ну, побежала, – и Бьянка, подмигнув Елене, скрылась по ту сторону двери.
Елена повернулась к Ботежу:
– Что, это правда?
– Ты про что?
– Про стоящий на ушах народ.
– Абсолютная. И не только здесь. Как легко догадаться.
– Мне совершенно точно нужно уехать. Я не могу допустить, чтобы моя личная жизнь была развлечением для публики. Как он мог так поступить, Иржи?
– Он не умеет по-другому, Елена.
– Ага. Масштаб такой.
– Вся страна стоит на ушах. Поверь мне. Никто ни о чем другом даже и не думает. Все дела побросали. И в журнале. И на радио. И я ничего не могу с этим поделать. Как будто оттого, будете вы вместе или нет, зависит, устоит ли мир. Может, и правда, и так это и есть на самом деле? – Ботеж улыбнулся. – Я вас видел.
– Кого – нас?
– Тебя с ним. Недели три назад, в городе. Он правда чем-то похож на дракона. Он так тебя держал...
У Елены покраснели уши. Она зажмурилась и шумно втянула в себя воздух.
– Прекрати, Иржи. Пожалуйста, не надо. Ты что думаешь, я поправилась? Я никогда не поправлюсь. Никогда. Мне нужно уехать. Сегодня же.
– Хорошо, – Ботеж открыл свой сейф, достал оттуда командировочные бумаги, сел за стол, быстро подписал их и протянул Елене: – Деньги получишь в банке, завтра утром. Сегодня уехать уже никак не получится. У Михалека есть интересный материал в Лагосе, он давно просил меня, чтобы я послал тебя туда. Поезжай.
– Спасибо, Иржичку.
– Будь осторожна. Ради меня, Елена. Если с тобой приключится какая-нибудь неприятность, твой Дракон меня сожрет и косточек не выплюнет. У меня внуки. Слышишь меня?
– Слышу, Иржи. Обещаю.
– Ну, хорошо. Иди сюда, обнимемся.
Ботеж встал, приобнял Елену, тихонько похлопал по спине:
– Помнишь, я говорил, что уладится?
– Помню. Ничего не улаживается, Иржи.
– Так уладится.
– Да?
– Да, Елена. Иди.
ПРАГА, «GOLEM INTERWORLD PLAZA». ФЕВРАЛЬ
Майзель готовился к утреннему совещанию, когда на экране возникла озабоченная рожа Богушека, глядящего в сторону и нервно теребящего ус, – верный признак нештатной ситуации. Безо всяких вводных он пробурчал:
– Елена вылетает через пару часов во Франкфурт. Оттуда в Лагос. Задержать?
– Нет. Пусть летит. Проследи, чтобы люди в Лагосе ее приняли. Только аккуратно.
– Понял. Так что, задержать?
– Гонта, не трепи мне нервы. Я не могу носиться за ней по всему свету и изображать из себя влюбленного оленя. Набегается – вернется. Или не вернется. Как будет, так будет.
