корабль, штурмовой пулемет с тау-оптикой и экзоскафандр. И чертову уйму денег. Только вот твоя Дульцинея... Господи, да что это такое со мной, не на шутку перепугалась Елена.
– К сожалению, совсем без людей на войне обойтись невозможно, – Майзель вздохнул и совершенно обычным, таким человеческим жестом провел пальцами по лбу. – Поэтому у нас есть армия.
– Зачем же вам такая армия?! Столько людей? Да в стране просто в глазах рябит от военных!
– Потому что мы с нашей армией должны уметь выиграть любое сражение, пани Елена. Выиграть легко, не потеряв при этом ни одного бойца. И мы в самом деле способны разнести в клочья любые вооруженные силы, потому что такого боевого духа и такой боевой мощи нет ни у кого на этой земле. К сожалению, мест, где нам приходится воевать, пока еще слишком много, чтобы перевести дух. Люди устают, пани Елена. Когда видят весь ужас и кровь, которые они видят... Им нужно отдыхать. Их нужно менять как можно чаще, не теряя боевых позиций. Мы могли бы, в принципе, обойтись каким-нибудь десятком тысяч бойцов, но тогда им пришлось бы сидеть в дерьме безвылазно. Это вредно и опасно. Поэтому армия работает вахтовым методом. И поэтому должна быть большой. Огромной. К сожалению.
– Надо же. Я и не думала, что вы такой заботливый.
– А как же иначе? Вы представляете, во что нам обходится боевая и тактическая подготовка рядового, которого мы упаковали в экзоскафандр? А сержанта? А офицера? А летчика или моряка? Мы бережем наше имущество. Ничего удивительного в этом нет. И люди в армии хорошо это знают и платят нам той же монетой, выкладываясь до последнего. И мы побеждаем. Всегда.
– Но вы же не воюете по-настоящему.
– То есть?
– Ни одной настоящей войны. Столкновения. Конфликты. Ограниченные операции. Почему?
– Потому что большая война с обязательной военной победой без возможности контролировать побежденных – это большой политический провал. Катастрофа. Это недопустимо. Нам насилу удалось уговорить наших друзей в Вашингтоне не начинать войну с Ираком.
– Вы испытываете нежные чувства к Хуссейну? Или к иракцам?
– Я испытываю нежные чувства к состоянию стабильности, пани Елена.
– А как же курды?
– Ему нечем и неоткуда бомбить их больше ипритом. А снести башку Хуссейну нам ничего не стоит, пани Елена. Только потом что? Шиитские аятоллы? Или война Кусая с Убеем?
– Но это все равно будет. Хуссейн не вечен.
– А к тому времени мы подготовимся. По-настоящему подготовимся. Хусейна я ненавижу больше, чем даже, возможно, вы, потому что знаю в деталях о его преступлениях. Но я знаю и другое – если убрать его, будет еще хуже. Хотя иногда кажется, что хуже невозможно. Хуссейн – это кусок дерьма, пани Елена. Но это кусок твердого дерьма, на котором пока еще можно стоять, пусть и зажав нос. А если его выдернуть, то из бочки хлынет поток дерьма жидкого, который сметет все на своем пути. И придется воевать так, что всем вам небо с овчинку покажется.
– А вам?
– А я не боюсь крови, пани Елена. Ни своей, ни, тем более, чужой. Но мне все равно жалко наших. Даже экзоскафандры – это не волшебная палочка и не живая вода. Война с Хуссейном будет ошибкой. То есть хуже, чем преступлением. Поэтому мы и отменили санкции. Мы лучше будем продавать ему оружие и постепенно брать под контроль армию и силовиков.
– А потом?
– А потом посадим на его место какого-нибудь кровавого деспота вроде Квамбинги.
– И где же вы такого найдете?!
– Не знаю, пани Елена. Но мы ищем. Вы можете себе представить, что это такое, – найти черную кошку в темной комнате, особенно, когда ее там и в помине нет? Но мы ищем. И найдем. Обязательно.
– И как вы умудряетесь это контролировать?
– Что?
– Того же Квамбингу, например. Это же неуправляемое чудовище, боевой слон, объевшийся не знаю чего!
– Ну-ну, дорогая, полегче, полегче. Как-никак великий монарх, собиратель земель.
– Так как?
– Просто, дорогая. Я круче.
– То есть?
– То есть он не всегда может отрубить человеку голову одним ударом меча. Ему нужно встать в стойку, размахнуться... А мне не нужно. Я это делаю практически из любого положения.
– Что?!?
– Ох, да расправьте вы лицо, ради Бога! Ну, я должен, понимаете, пани Елена, я должен! – ей показалось, что он почти кричит. – Если я не буду таким, это не кончится никогда. А если буду, то с его сыновьями я смогу уже разговаривать. Не доказывать каждую секунду, что я круче, а разговаривать. Ради этого. Ради этих мальчиков. Иначе нельзя.
– Ужас.
– Что?
– Ужас. Я вам почти верю. И это ужас.
– Да? А мне нравится, – он совершенно по-мальчишески усмехнулся. И снова сказал совершенно серьезно: – Мы побеждаем всегда. Но любая победа легко превращается в поражение, если не удается обратить противника в свою веру, привить ему свои ценности, навязать свои взгляды на жизнь, на историю, на культуру. Пусть с местным колоритом, но свои. И для этого нам нужна еще одна армия. И справиться с этой задачей может лишь Церковь.
– Ах, вон что! И ваша трогательная дружба с понтификом?!.
– И инструмент, и цель. Одновременно. Ну, в первую очередь, просто дружба. Потому что если друзья тебя не понимают, то кто поймет?
– Но почему именно католики?
– Ну, во-первых, потому, что, как я уже, кажется, говорил, понятие прогресса в том варианте, в котором мы привыкли его видеть, неразрывно связано с христианством. И с Церковью, как с институтом его распространения и практики. Во-вторых, потому, что католики – единственная вменяемая религиозно- идеологическая система, построенная по принципу военной иерархии и в значительной степени отвечающая моим практическим задачам. А мои задачи в значительной степени соответствуют их задачам. И мои ресурсы им очень кстати. А мне – их. Такой вот у нас очень продуктивный, на самом деле, симбиоз получается.
– И Рекатолизация в стране – тоже?
– Обязательно.
– Кстати, я давно хотела спросить. А что это за перстень? Фамильная драгоценность рода Майзелей?
– Нет. Это подарок понтифика, – такой старинный церковный обычай: перстень, как награда и верительная грамота.
– Можно взглянуть? Оно хотя бы снимается?
– Конечно, – Майзель легко снял кольцо и протянул Елене.
Это было массивное золотое, очень мужское, кольцо, смотревшееся на его руке довольно диковато – черный сапфир с вытравленным Ватиканским гербом, глубоко утопленный в сердцевину овала, напоминающего печать, а по окружности – надпись по-латыни. Разобрать ее Елена даже не трудилась, – шрифт мелковат, да и, признаться, латынь она успела основательно подзабыть:
– Это какое-нибудь указание для посвященных?
– Почти угадали, пани Елена. Здесь написано «Лучшему из друзей Святой Церкви Господа Нашего Иисуса Христа».
– Какая симпатичная формулировка. Наверняка придумана специально для вас.
– Возможно. Мне приходилось бывать в ситуациях, когда эта штука помогала мне добиваться интересных результатов от людей, для которых подобные слова что-нибудь да значат.
– Но сами-то вы...
– А при чем тут я?! Я что, для себя все это делаю?! У меня есть все, что мне нужно. Моему телу, я имею
