раздражением подумала Елена. Она увидела, как центральная часть дивана поднимается и превращается в кушетку для массажа.
– Пан Данек, это, наконец...
– Разговорчики. Ложитесь и не забудьте расстегнуть халат.
– А если...
– Не думаю, что третья мировая война начнется именно сейчас.
– Не смешно.
– И не надо.
– Вы чего-нибудь не умеете?!
– Многого. К сожалению.
Она легла на кушетку, Майзель скинул свой плащ-пиджак, подошел, одним движением сдернул с нее халат и тут же накрыл большим, пушистым, удивительно нежным полотенцем, достал откуда-то флакончик массажного масла, вылил себе на руки и немного Елене на спину и начал ее разминать.
– Ну-ка, расслабьтесь, – проворчал он. – Я вас не съем.
Лучше бы ты меня съел, подумала Елена. Тогда бы все сразу кончилось. Но промолчала. Он, кажется, правильно это понял и тоже промолчал, – только вздохнул.
Елена на самом деле очень быстро расслабилась и поплыла. И ее развезло так, как никогда не развозило от массажа и даже от занятий любовью – нечасто. Такие у него были руки.
– Ну, как? Чуточку полегче? – спросил он, улыбаясь, и вытирая ладони салфеткой.
– Это восхитительно. Спасибо, – прошептала Елена, все еще лежа с закрытыми глазами и не желая шевелиться, боясь растерять хотя бы капельку волшебного тепла и дрожащей радости в каждой клеточке своего тела.
Он присел на диван прямо перед ее лицом, опять улыбнулся:
– Расскажите мне, пани Елена.
– Что?
– О себе.
– А вы чего-нибудь обо мне не знаете?
– Я ничего не знаю о вас. Это вы знаете обо мне уже практически все. Мне известны лишь факты вашей жизни. Конечно, я читал вас, но это так опосредованно. Кто ваши подруги, друзья?
– Мужчины, – закончила она его фразу.
– Это как раз меня не интересует, – он отрицательно качнул головой.
– Ну, отчего же. Это ведь тоже обо мне.
– Нет. Это не о вас. Это о них. Они мне неинтересны. Если нужно, я их просто вытру, чтобы они не мешали мне разговаривать с вами.
Вот о чем она говорила, поняла Елена. Все мужчины всегда чем-нибудь обижают женщин, а он просто не может это перенести. И реагирует так, как только и может реагировать персонаж его масштаба, – просто вытирает, как след от кофейной чашки на столе. А сам-то?!? Господи, да что же это такое?!
– Мне совестно, честное слово. У вас столько дел, а вы возитесь со мной уже часа два, не меньше.
– Я все успею, дорогая. Не волнуйтесь. Послезавтра мы вылетаем в Намболу, так что вы нужны мне в полной боевой готовности.
– Ах, так вот оно что!
– Нет, пожалуйста. Я не хочу с вами сегодня говорить о делах. Я вообще не хочу говорить. Я хочу слушать.
То ли он окончательно загипнотизировал ее всем этим, – вниманием, массажем, тихим низким голосом, – то ли по какой-то другой причине, объяснить которую Елена была не в состоянии, хоть убей, но она подчинилась. И, по-прежнему лежа и ощущая умиротворяющее тепло во всем теле, стала рассказывать ему о журнале, о главном редакторе и старинном друге и ученике ее отца Ботеже, о Полине, о Бьянке, которая, будучи глупой болтушкой и болтливой глупышкой, впрочем, премиленькой, умудрялась сверстывать на компьютере несверстываемые в принципе блоки материалов, о том, что она перестала понимать, что творится вокруг нее и с ней, особенно с тех пор, как она узнала его, о том, что она чудовищно устала, что ей хочется просто поваляться на песке у теплого моря и ни о чем, ни о ком не думать, – только о песке и о море... А он слушал ее, улыбался, кивал, где нужно – вздыхал и соглашался, где нужно – хмурился и качал головой или грозно прищуривался. Елена вдруг умолкла и подозрительно посмотрела на Майзеля:
– Вы это подстроили, не так ли?
– О чем это вы?!
– Марта. Массаж. Это.
– Вы слишком высокого мнения о моих талантах провокатора, пани Елена. Вы мне просто ужасно нравитесь.
– Что?!
– Извините. Что выросло, то выросло. Я должен был это сказать.
– Вы... Вы все-таки пытаетесь меня клеить, да?! Я, кажется, вас предупреждала!
– Я вас не клею, пани Елена, – мягко сказал Майзель. – Я даже не ухаживаю за вами, если вы об этом. Я просто даю вам понять, что вы мне ужасно нравитесь. Что я дорожу вашим мнением – и вами вообще. Что вы удивительная женщина, что мне с вами хорошо и интересно, а без вас – пусто и скучно. Что мне приятно доставлять вам удовольствие и видеть, как вы радуетесь и оживаете. И трогать мне вас приятно, я это тоже вовсе не собираюсь от вас скрывать. И я торжественно обещаю вам, что после Намболы – не сразу, может быть, на следующей неделе, но я обязательно отвезу вас в Словению, в Порторож, попрошу Александра сдать нам с вами его летнюю виллу и устрою вам дней десять настоящего курорта, которого у вас в жизни никогда не было – солевые ванны, грязь, море, массаж, минеральный комплекс.
– А гормональная поддержка?
– Если захотите, – он посмотрел на нее без всякой улыбки.
– А вы при этом будете присутствовать?
– Обязательно, – вот теперь он улыбнулся. – Договорились?
– Я должна сказать «нет».
– Не должны.
– Должна. Обязана.
– Нет.
– Да.
– Так да или нет?
– Вы негодяй и провокатор. Вы меня окончательно запутали. Во всех смыслах, понимаете?!
– Ладно. Вернемся к этому разговору после Намболы. Вам и в самом деле нужно отдохнуть и набраться сил. Впереди еще столько всего.
– А вы?!
– А я даже не сплю почти никогда. Ну, разве что по привычке.
– Это правда? – тихо спросила Елена.
– Да. Правда. Мне это чертовски нравится... почти всегда.
– Кошмар.
– Что выросло, то выросло. Одевайтесь, пудрите ваш носик, и пойдем обедать. Все равно вы еще не завтракали.
– Все вы знаете, – пробормотала Елена. – Отвернитесь!
– Доктор, я понимаю женщин.
– Что?!
– Это такой анекдот. Пациент делится с врачом всякими бреднями, пытаясь убедить того, что он сумасшедший, и добивается успеха только тогда, когда заявляет, что понимает женщин.
– Мило. Вы сумасшедший, но совершенно по другому ведомству. Если вас это утешит.
– Обязательно.
– Да отвернитесь вы, черт вас возьми!!!
ПРАГА. ИЮЛЬ
На следующее утро, едва Елена успела переступить порог его кабинета, Майзель сразу
