– Но не сразу. Сразу – чуть не съел ведь нас! За то, что мы превратили их музеи в дома, наполненные жизнью и детским смехом. А картинки маслом и золотую посуду выселили, вместо того, чтобы хапнуть это себе и тем самым оправдать их обличительный пафос. Только потом понял, что так правильно.
– Это он про Град и дворцы, – сочла нужным пояснить Елена. – Это так.
– А что, была такая необходимость? – удивилась Татьяна.
– Технической необходимости не было, – покачал головой Майзель. – Была идеологическая. И мифологическая. Все должно быть живым и настоящим. В королевском дворце должен жить король и его семья, а не бродить, раззявив рты, туристы. Иначе все рассыпается, как не подкрашивай и не латай.
– И что они с ними сделали, с дворцами? Приватизировали?
– Ну, этого вы от них не дождетесь, – улыбнулась Елена. – Это же король Артур с Ланселотом, они не оставили ни единого шанса на них напуститься. Его величество арендует дворцы у народа, которому все принадлежит по конституции, и платит... квартирную плату из личных средств. Сумасшедшие суммы, кстати.
– А как же иначе?! Мы что, для себя, что ли, это устраиваем, чтобы жрать на золоте и гадить в золото?! Не-е-ет, уж это вряд ли!
– Ну, вы только посмотрите на него, – вздохнула Елена. – Надежда человечества. Они выкинули все музеи из Града, стащили туда Сенат, Госсовет и Генеральный штаб, перекопали всю скалу, и сделали это так быстро! Когда мы опомнились, уже было бесполезно выступать. Все уже было сделано.
– Инструменты должны быть под рукой. Это аксиома, как Вацлав говорит.
– А музеи-то?!
– Для музеев они такой комплекс... отгрохали, – Елена улыбнулась. – С транспортными развязками, стоянками, научными лабораториями, хранилищами, специальным климатом, освещением, охраной. Туристам нравится.
– Обязательно. Но это интелям не нравится. Что бы мы не делали. Они все равно будут нас обличать. За то, что мы сказали: революция кончилась, нужно строить государство. Это тяжелая работа, иногда грязная, всегда утомительная, и для ее выполнения требуются профессионалы, а не болтуны и прекраснодушные мечтатели. И вчерашние истопники пусть пишут мемуары о своем беспримерном мужестве в моральном противостоянии тоталитаризму. Пожалуйста, сколько влезет, но это не повод получать посты в правительстве. За то, что не отменили смертную казнь за преступления против личности и терроризм. За то, что мы верим в Бога, а не в «гуманизьм». За то, что мы строим национальное, а не общечеловеческое государство. За то, что вышвырнули в Канаду цыганский табор, который дико сопротивлялся наведению порядка и требовал предоставить ему культурную автономию, разрешив воровать и торговать дурью.
– Данек!
– Это так и было, Елена. У них было – и есть – авторитетное самоуправление, институт общины, и мы разговаривали с этими людьми: мы им сказали – бизнес? Пожалуйста! Поможем, научим, дадим где и как, даже разрешим первые двадцать лет компактное проживание, если хотите. Не можете заставить? Не умеете? Вон. Если канадцы согласились это терпеть – ради Бога. Мы – не согласились. За то, что перекрыли границы, перестреляли бандитов и неисправимых взяточников, за «Преторианцев»...
– Это еще кто?
– Это специальный отряд, который расстреливал и рубил головы коррупционерам и руководителям преступных сообществ. Без всякого суда, разумеется. И в самом буквальном смысле. А во главе этого отряда стоял ваш старый друг, и все это делалось при полном согласии его величества, – Елена посмотрела на Майзеля. – Я правильно излагаю сюжетную канву, дорогой?
– Не совсем. Я не возглавлял отряд, я просто по мере сил участвовал. Обязательно.
– О Боже.
– Порядок. Ключевое слово. За это. За возрождение скаутского движения «Королевских соколов», за стопятидесятидневную информационную блокаду сразу после того, как мы взяли власть, за монархию, за армию, за Косово, за Хорватию и Боснию. Я могу это часами перечислять. Похвалить они нас никогда не будут готовы. Хотя – где бы они все были, если бы не мы!
– Я тебя хвалю, – улыбнулась Елена, потрепав Майзеля по затылку. – Хотя совсем не за это.
– И мне достаточно, поверь. Мы не для этих болтунов работали и работаем, как проклятые.
– Но внутри, как я понимаю, уже порядок.
– Обязательно. Ну, более или менее.
– Более или менее?! Ну, ты даешь!
– А снаружи что творится, Дюхон? Ты думаешь, если мы перекрыли границы и даже друзей и родственников тау-визорами сканируем насквозь, мы сможем удержать порядок и благополучие, с таким трудом построенные?! Никогда. Надо идти и наводить порядок вокруг тоже. И снова не стесняться в средствах. И головы будут лететь, и кровь литься рекой. И они нас опять будут ненавидеть, – за то, что мы готовы на это. За то, что мы не общечеловеки. За то, что мы расисты. За то, что нашли в себе мужество открыто заявить и себе, и людям: есть люди и есть нежить. И если мы хотим жить, мы должны с нежитью покончить. Всеми способами. В том числе и совсем не общечеловеческими. Понимаешь? Потому что те, кто таскает расчлененные трупы по улицам своих городов, обливая их бензином и поджигая, и прыгая и вопя при этом от радости, – это не люди и даже не звери. Это нежить. С ними не о чем разговаривать. Не о чем договариваться. Это первое. Мы сказали – мы на войне. Еще до взрыва Биржи, до попытки взорвать ООН, до всего. А на войне действуют законы военного времени. Законы военного времени гласят, что врагов убивают там, где застанут. Не судят их долго и нудно, с адвокатами и присяжными, а убивают. И если кто-то не понял, что идет война, то это не наши, а их проблемы. Мы не можем позволить себе иметь пятую колонну. Вот как хотите. Поэтому придется молчать. Но поскольку мы все же люди, а не нежить, мы их просто слегка поприжали, а не убили и не сожгли заживо. И как поприжали! Просто им денег негде взять на свои фокусы. Мы не посадили никого, не стали никого выгонять, потому что это люди, и это наши люди, и каждый из них бесконечно нам дорог. Мы никого не трогали, разрешили уйти, создать этот клятый Новый университет, потому что в Карловом, кузнице наших кадров, нет и не может быть места для всяких слабоумных мазохистов, которые хотят, чтобы их таскали кусками по улицам. А вся эта европейская «сицилистская» муть, которая выросла на троцкистской болтовне и маоистских бреднях, вперемешку с пидорами и марафетчиками... Ну, нежить их просто использует, а они настолько тупы, что этого даже не понимают. Не понимают: если нежить придет в наши города, то их расчленят и сожгут первыми. Просто потому, что они даже не сопротивляются. Хотя бы поэтому. Они читают Коран, как читали когда-то Маркса, не понимая вообще ничего, – ни исторического контекста, ни социокультурного феномена, из которого это родилось. Не понимают самого главного, – что бы они не делали, все это – «мерзость в глазах Аллаха». И в прямом смысле, и в переносном. Что, как и у Маркса, все верное там не ново, а все новое – неверно. А со мной – это вообще отдельная история.
– То есть?
– Я – с точки зрения общечеловеческой – преступник. Я убийца, махинатор, заговорщик и антидемократ. Да, именно – абсолютная правда. Погоди, Дюхон. Мы наводили порядок – и здесь, в стране, и вокруг нас, очень жестко. Ибо мы на войне. Мы поступали и поступаем с теми, кто не строится, как с дезертирами, – лоб зеленкой. И это, конечно, никак не въезжает в их общечеловеческие ворота. А я – еще и еврей. Я – жид. Я – средоточие их комплексов и ужасов. Это меня они сжигали в газовых камерах своим молчаливым попустительством, а то и прямым потворством. И они никогда не простят мне этого. И не простят Вацлаву дружбу со мной. Им не хочется чувствовать себя виноватыми. Это неприятно. Я думаю, я тоже бы нервничал, если бы чувствовал за собой вину. А я ее не чувствую. И это их тоже приводит в неистовство. Они не хотят, чтобы я их спасал. Они хотят, чтобы я сдох. Лучше всего – вместе со всеми евреями и сочувствующими. Так вот – не дождутся. И уж точно – после них. Не до и уж никак не вместо.
– И это правда, – вздохнула Елена. – Это ужасно, но это так на самом деле. Я долго отказывалась даже думать об этом, но это, увы, правда.
– И Мельницкого Ребе они королю никогда не простят. И дружбу с Израилем. И того, что каждый раз, когда израильтяне превращают в кровавый зонтик очередного насраллу, мы громко и радостно поздравляем их с победой. А не молчим, отвернувшись, как американцы, и не поднимаем стон и плач в унисон всей европейской интеллигентской сволочи и их правительствам, как будто шлепнули не террориста, а как минимум Махатму Ганди!
