— Да. Знаю, — Рэйчел вздохнула и опустила взгляд.
— Я всё же настаиваю на усилении внешней охраны, миледи, — Осоргин чуть подался вперед. — Ещё четырёх моих офицеров, леди Рэйчел. Пожалуйста. Я отвечаю за вас головой – и очень беспокоюсь.
— Ну, перестаньте же, Вадим Викентьевич. Повторяю, со мной всё будет в порядке.
— Я настаиваю, леди Рэйчел. Не столько прошу, сколько настаиваю. После всего, что случилось, и ещё, похоже, случится. Кому, как не вам, знать это.
— Нет, — Рэйчел вскинула подбородок. Встретившись с ней взглядом, Осоргин, почувствовал, как мурашки побежали у него по спине. — Никаких признаков беспокойства. Никаких. Нельзя спугнуть их сейчас. Сейчас – ни в коем случае. После Мюнхена они совершенно утратили чувство опасности, и это сослужило нам хорошую службу.
— Вы правы. И всё же – ведь это совсем иная ситуация, чем в тридцать четвёртом, миледи. Я осмелюсь, однако, настаивать. Если вы не верите моему чутью, спросите хотя бы Муруока-сан, — Осоргин посмотрел туда, где находился один из телохранителей.
— Ну да, — Рэйчел улыбнулась. — Почтеннейший Сидэи-сан готов согнать сюда всю императорскую армию для моей охраны и не позволить мне больше никогда в жизни ступить ногой на землю. Какое счастье, что в своё время были введены столь чёткие и разумные ограничения.
— Может быть, настало время их пересмотреть? Это настоящие профессионалы, клянусь, вы их даже не будете замечать, точно так же, как и людей Муруоки.
— Вадим Викентьевич. Я запрещаю.
— Хорошо, — Осоргин сдался. Если Рэйчел принимала решение – это было решение, а не повод поспорить. — Когда я должен приступить?
— Как можно скорее, — Рэйчел посмотрела на моряка. — Мы планируем созвать тридцать первого собрание акционеров. Общее собрание. Я была бы рада, если бы могли как-то успокоить наших вкладчиков и друзей.
— Хорошо. Аэроплан в Варшаву вылетит, — Осоргин бросил быстрый взгляд на ручной хронометр, — через четыре-пять часов, это максимум. Людей в Париж я отправлю тоже сегодня же вечером. Аэропланом. Миледи…
— Да?
— Миледи, — Осоргин почувствовал: ещё немного – и голос сорвётся. — Позвольте нам разобраться с этими. Сейчас. Поверьте, мы справимся. И вам не нужно будет…
— Нет, — голос Рэйчел звучал спокойно, — но Осоргин понял: она в ярости. — Нет. Я не позволю. Вы забыли о предупреждении? Не смейте умножать эманаций. Вы стали слишком сильны и самоуверенны. Там, где раньше вы просчитывали три дюжины вариантов, теперь вы… прёте, как дредноут. Именно об этом говорилось. Когда он был ещё здесь. Если вы забыли, я вам напомню. Я среди вас именно для этого. И я запрещаю.
— Да, миледи, — Осоргин повесил голову. — Конечно, вы правы. Простите.
— Я вас люблю, Вадим Викентьевич, — ласково дотронулась до его рукава Рэйчел. — Я вас ужасно люблю, и не хочу потерять. Пожалуйста, не будьте так неразумны. Осторожность и выдержка. Я ведь хорошо вас знаю. Мы можем вызвать такую бурю, которая нас скрутит, сомнёт в мгновение ока. Как бы мы не были могучи и уверены в своих силах, никогда нельзя уверенность заменять самонадеянностью. Перестав думать, мы погибнем.
— Не тревожьтесь, миледи, — тихо сказал Осоргин. — Мы справимся. Всё будет сделано, как надо.
— Прекрасно. Немедленно отыщите доктора Вейцмана,[15] мы должны встретиться безотлагательно. Пусть подготовит докладную записку, возможно, Его Величество сочтёт желательным заслушать его.
— Хорошо, миледи.
— Свяжитесь с господином Жаботинским,[16] пусть его люди приступают к развёртыванию. Кажется, больше ждать не имеет смысла.
— Похоже, так, — Осоргин едва не заскрипел зубами. — Как бы уже не было поздно.
— Они… мы справимся, — твёрдо сказала Рэйчел и вскинула голову. — Ведь другого выхода нет, не так ли?
— Да, миледи. Конечно.
— Подготовьте шифровку Рутенбергу,[17] я должна её посмотреть перед отправкой.
— Полчаса, миледи.
— Кто будет вас замещать на период подготовки?
— Майор Ушаков и майор Репнин. Отличные офицеры, можете на них смело полагаться.
— Не премину, — улыбнулась Рэйчел. И снова сделалась серьезной: – Скажите, Вадим Викентьевич. Я ведь в таких вещах не слишком хорошо разбираюсь. Если придётся держать коридор для эвакуации… Это возможно? С нашими силами?
— Некоторое время, — Осоргин чуть наклонил голову вперёд. — Не очень долго, разумеется. Я не могу и не буду рисковать всем корпусом ради…
— Вадим Викентьевич, — Рэйчел укоризненно покачала головой.
— Нет, нет, — заторопился Осоргин и поморщился от неловкости. — Я же не в том смысле. Мои люди совсем для других задач обучены и предназначены. Это же как шпагой деревья рубить… я просто не имею такого права. Да и потом – насильно мил не будешь, как говорится. Если сам Владимир Евгеньевич не может своих соплеменников перед лицом такой опасности, — Осоргин замялся, подыскивая нужное слово, — уговорить, то где уж нам-то?!
Да, подумала Рэйчел, это правда. Она вспомнила свою встречу с раввинами из Польши, Чехословакии, Румынии и Венгрии – здесь, в Лондоне, в мае тридцать восьмого, за пять месяцев до «Хрустальной ночи». С каким недоверием, с какой враждебностью смотрели на неё эти люди, от которых зависело очень много. Невероятно много. Она улыбнулась чуть заметно, вспомнив, как недоверие сменилось недоумением, когда она объяснила, почему и зачем просила их всех приехать сюда. Когда сказала: есть только один способ жить в ладу с самим собой. Это значит – обращаться с другими так, как хочешь, чтобы обращались с тобой. И делать именно то, что должен, — для того, чтобы случилось, чему суждено. В этих словах – вся правда этого мира. Тому, что без долга и чести ничего не имеет смысла на этой земле, — под этим небом, под этим солнцем, — можно научиться только от мужчин, подумала она, закрывая глаза. Она улыбнулась ещё раз, припомнив, как недоумение на лицах этих людей сменилось совершеннейшим изумлением, когда она сказала: мне всё равно, хороши или плохи евреи. Меня интересует лишь одно: насколько плоха или хороша я – как человек, как женщина и как христианка. И что я должна сделать для того, чтобы случилось то, чему суждено – на самом деле, а не задуманное какими-то извергами, вообразившими себя богами. И что должны сделать для этого вы – точно так же, как и все остальные.
Рэйчел встрепенулась, снова услышав голос Осоргина:
— Плохо, что мы очень часто плетёмся в хвосте у событий. Взаимодействие с разведкой очень непросто складывается – не смотря на всё, что мы для них делаем, да и своих людей в Рейхе у меня практически нет, можно сказать… Извините, миледи. Я вас перебил.
— Ничего, ничего, Вадим Викентьевич. Мне очень важно знать ваше настроение, поэтому не стесняйтесь. Так как насчёт коридора? У вас ведь есть план, не правда ли?
— Есть, — кивнул Осоргин. — Мы ведь не первый день готовимся.
— Я помню, — кивнула Рэйчел, — кажется, вы были вполне удовлетворены результатами.
— Да. Как и генерал Матюшин. Конечно, «Бейтар» – не настоящая армия, но… Они ничего, — он вдруг улыбнулся. — Понятливые. Может, и выйдет из них со временем толк. Есть план, разумеется. Но всё же не от нас, на самом-то деле, зависит.
— Я понимаю. Увы, — Рэйчел посмотрела в окно. — Если бы всё зависело только от вас, мне не о чем было бы волноваться.
— Ситуация не внушает мне оптимизма, миледи.
— Я слушаю, Вадим Викентьевич.
— Британия не располагает сколько-нибудь серьёзной сухопутной армией, готовой выступить на
