собрать дезертиров, и турки нас пропустили. Они все еще боятся конных рыцарей, если тех много. Анна живет в пустом складе вместе с другими одинокими женщинами, наблюдая, как то и дело отчаливают корабли и как на пристанях толпятся клерки и всезнайки рыцари. Похожий случай был, когда нас послали ловить графа Миланского и этого смешного отшельника Петра [44]. Дело было непыльное, но неприятное. В конце концов наш старый миланский герой соизволил заявить, что он всего-навсего собирался просить помощи у греческого императора. Но эти друзья слишком рьяно стремятся удрать от турок за море, чтобы их можно было уговорить… К несчастью, сеньоры подают им не лучший пример. Ты слышал, кто дезертировал последним? Ни больше ни меньше, как сам граф Блуа!
— О боже! — воскликнул Рожер. — Граф, знатнейший из вассалов короля Франции, бежит, как только запахло жареным! Ну и что, удалось вам, итальянцам, вернуть его?
— Мы не итальянцы, а итальянские норманны, — гордо напомнил Роберт. — Вернуть его нам не удалось. Стоило начать на него давить, и среди пилигримов грянула бы гражданская война. Нет никого кровожаднее труса, а он уже готов был собрать других дезертиров и силой вырваться из лагеря, если бы мы воспрепятствовали его бегству.
Эта новость заслуживала серьезного обсуждения.
— Расскажи мне о дезертирах, — попросил Рожер. — На этот берег реки лагерные слухи почти не доходят: здесь передовая. И многие знатные рыцари бежали? Граф Блуазский ведь входил в совет вождей, верно? Значит, он хорошо знает истинное положение дел. Ты тоже считаешь, что удерживать город глупо?
— Дезертиров с каждым днем все больше, — ответил Роберт с унылой миной, — и многие из них — храбрые и опытные рыцари. Граф Блуа — случай особый. Не то чтобы он был великим полководцем, но он отвечал за пищевое довольствие с самого начала зимы, а это требует от человека отдачи всех сил. Еда сейчас — наше самое слабое место; я думаю, что голод для него страшнее турецких стрел. И если он считает, что оставаться здесь глупо, то все паломничество превращается в сплошное безумие. Но мы здесь, и мы взяли Антиохию, неверные всеми силами пытались помешать нам. Две недели назад я считал, что все кончено, но мы выпутались. И сейчас наше положение намного лучше. Господь на нашей стороне, иначе мы ни за что не оказались бы здесь.
— Я никогда не верил в чудодейственную помощь, — с сомнением ответил Рожер. — Не думаю, что мы ее заслуживаем, и рассчитывать на нее не приходится. Запас чудес был исчерпан под Дорилеем. Но я дал клятву герцогу Нормандскому на все время паломничества, и непохоже, чтобы он собирался уезжать.
— Да, таковы уж мы, норманны, — кивнул Роберт. — Пока я нужен графу Тарентскому, я тоже останусь здесь. Даже если все эти французы, прованцы и фламандцы ринутся домой, к своим очагам, мы, норманны, сможем завоевать эту страну сами. Ты знаешь, что это последняя турецкая армия, которую нам осталось разбить? Неверные, которые живут южнее, подчиняются королю Египта, и греки говорят, что как воины они сильно уступают туркам. Но что ты ответишь госпоже Анне?
Рожер разом вернулся с небес высокой политики на грешную землю. Куда деваться от низкой истины: жену надо кормить и содержать. Он жаждал увидеть обожаемую Анну после окончания битвы и в то же время мечтал, чтобы она сама сумела найти удобный дом.
— Думаю, ей действительно следует остаться в порту, — сказал он, поколебавшись с минуту. — Когда я просил ее приехать, мы только что взяли Антиохию и я совсем забыл про это проклятое «войско избавления». А в общем, пусть поступает, как считает нужным. Не очень-то я доверяю письмам. Хоть я и знаю алфавит, боюсь, дама не сумеет прочитать мои каракули. А ты, кузен, умеешь писать разборчиво?
— Да не очень. Не рыцарское это дело, — прямо ответил Роберт. — Но если ты объяснишь мне, что следует передать госпоже Анне, я смогу продиктовать это городскому писцу и со следующим большим отрядом отослать письмо в порт. Граф Танкред отвечает за дорогу, и если в следующий раз меня в отряд не возьмут, то поедет кто-нибудь из моих друзей. Но как быть с деньгами? Ты не можешь оставить ее там без гроша. Если у тебя сейчас не густо, могу дать немного взаймы, хотя после разграбления города мне досталось меньше того, на что я рассчитывал.
Рожер оказался в затруднительном положении: не мог же он сказать кузену прямо в лицо, что в денежных вопросах не доверяет ему.
— Кое-какие деньги у меня есть, — наконец вымолвил он. — Во время грабежа мне посчастливилось наткнуться на нетронутый дом. Но как их переправить Анне? Неблагородно посылать их с незнакомым рыцарем. Вдруг он потеряет их по дороге? Тогда ему придется возмещать убыток из собственного кармана, и он пострадает из-за своей доброты.
Роберт покатился со смеху.
— Ах, какими мы стали тактичными! Ты совершенно прав, не доверяя итальянскому норманну кошелек с серебром. Все мы отчаянные воры и гордимся этим. Но есть способ переслать деньги даже с отъявленным мерзавцем, по которому плачет веревка. Вы на своем далеком и честном острове, конечно, о таком и не слыхивали. Я найду здесь греческого купца, и если ты заплатишь ему сверх суммы пару монет, он напишет долговое обязательство на имя своего итальянского партнера в порту, и тот выплатит указанную сумму госпоже Анне. Ты согласен? Тогда говори, что сообщить в письме.
Рожер принялся объяснять, что он намерен оставаться в Антиохии как можно дольше и что он был бы рад встретить жену, если бы дорога не была такой опасной. Пока Анна не получит достоверных вестей о его смерти, ей следует покинуть порт только в случае угрозы ее жизни и чести. Он посылает ей все свои деньги, но их следует экономить, потому что в ближайшее время новых поступлений не предвидится. Наконец, что он каждый вечер молится о ее здоровье и просит ее молиться за него. Роберт повторил услышанное и вернулся в город, а Рожер от души восхитился собственной изобретательностью. Подумать только, он изловчился послать письмо жене, обитающей в двух днях пути отсюда, и справился с этим не хуже королевского клерка!
Следующий день прошел как обычно. Он стоял на помосте у ненадежной стены, обливаясь потом в доспехах, раскаленных жарким солнцем. Турки гарцевали по берегу реки взад и вперед, иногда оказываясь на расстоянии полета стрелы, но ограничивались лишь тем, что выкрикивали какие-то непонятные оскорбления и показывали христианам головы нескольких дезертиров, схваченных ими на дороге в порт. Они не собирались устраивать генеральный штурм, а у паломников было слишком мало лошадей, чтобы сделать вылазку и атаковать их. Казалось, блокада будет продолжаться до тех пор, пока город не возьмут измором. На закате Рожер освободился и пошел во двор ужинать. Слуга-нормандец принес из города корзину с буханками хлеба, надрезанными в середине, и выдал каждому рыцарю и арбалетчику по полбуханки. Бегство графа Блуа, отвечавшего за снабжение, сразу же сказалось на рационе, и бойцы на передовой лишились положенного приварка. Однако поднявшийся было по этому поводу ропот тут же умолк, как только слуга сообщил совершенно невероятные городские новости. Рожер услышал самый конец, но и этого было достаточно.
— …и этот честный священник призвал людей, и они всю ночь копали под алтарем церкви Святого Петра. Двенадцать рабочих выбились из сил, пока выкопали яму. Он спустился в нее самолично, потому что откровение про священную реликвию было дано не им, а отцу Петру. Он завернул ее в шелковое покрывало и передал на хранение графу Тулузскому. Скоро мы пойдем с ней в бой и, конечно, легко победим.
Рожер, жадно поедая хлеб, принялся расспрашивать окружающих, и ему повторили все от начала до конца: провансальскому священнику Петру-Варфоломею во сне явился святой апостол Андрей и сказал ему, что под алтарем храма Святого Петра спрятан от неверных наконечник большого копья, которым пронзили грудь распятого Спасителя; поскольку Антиохия вновь оказалась в руках христиан, пришло время возвратить им реликвию, избран же для этого он, Петр-Варфоломей; это является знамением, что войско паломников одержит победу над всеми неверными.
Да, новость была замечательная! Рожеру и в голову не приходило, что Антиохия — тоже часть Святой Земли, хотя Спаситель в своей человеческой ипостаси никогда и не бывал здесь. Это напомнило ему, что они уже достигли колыбели христианства — в Антиохии впервые прозвучало слово, которым стали называть последователей Христа. Конечно, всякого богобоязненного человека потянуло поклониться святыне, которую с величайшим почтением окрестили «Латрией» [45]. Он услышал, что на следующее утро отряд воинов из Кладбищенского замка будет отпущен в город. После торжественной мессы, которую отслужат в церкви, где была найдена реликвия, ее выставят на всеобщее обозрение. Он был счастлив узнать, что в список включили и его.
