– Опять полночи работал.
– Ну-ну.
– До свидания, заходите ещё, – улыбались вслед куклы-продавцы.
Люба критично посмотрела на чек. Жора заглянул в кулёк, сдавленно усмехнулся.
– Что-то не так?
– Почему, всё так. Кстати, о работе…
– Что, уже должен идти? Тебе во сне позвонили?!
– Нет, сегодня я целый день с тобой. Но мне скоро нужно будет в длительную командировку.
– Длительную – это как? И когда – скоро?
– Если бы я сам знал! Месяц… Два…
– А куда – опять не моё дело? Как всегда?
– Объяснять долго. Я больше дня в одном месте не задержусь.
– Вокруг света за восемьдесят дней… Ладно… Я как раз о твоей работе хотела тебе что-то сказать. Или не о работе… Сама не знаю. Ко мне недавно нищие привязались…
– Какие нищие?! Где?!
– Возле вокзала… И они о тебе говорили.
– Ты что, одна была? Что ты там одна делала? Вот так, стоит уехать на день… Старайся быть осторожной, хорошо? Ты же знаешь, чем это всё может закончиться.
– Я просто хотела немного пешком пройтись… Подняться по проспекту. А они привязались… Они твоё имя знали.
– Эта цыганча первое попавшееся имя называет, ты как маленькая! С ними нельзя заговаривать… Тебе с твоим голоском точно. Отворачивайся и уходи, быстро уходи, будто их нет. Ясно?
– Да не собиралась я с ней говорить. Что ты, что мама… В чём я виновата? Если мне что-то говорят…
Шоу с фонтанами началось. Он ловко провёл её через толпу. Музыку глушили разговоры, зато были канатоходцы, акробаты, водные лыжи, фейерверки. Всем, кто стоял рядом, нравилось, но у Любы настроение было испорчено, и она не скрывала недовольства, которое усиливалось давней затаённой неудовлетворённостью. По окончании шоу они какое-то время циркулировали в тесноте, потом отделились и попали в ресторан.
Возвращались после салюта. Захотелось проехаться по городу, полюбоваться огнями. Жора остановил на одной из боковых улиц, заглушил двигатель, но выходить из машины не стал. Он смотрел наверх, на одно из освещённых окон. Недовольство на Любином лице сменилось неуверенностью, почти страхом. Тем паче когда он забормотал еле слышно:
– Устают все.
– Почему мы стоим?
– Поехали.
… Лиля на страницу перевернула свой кофе, кофе был горячий, она ошпарилась, выругалась. Без заботы захлопнула мокрую книгу и не стала читать продолжения. Книга называлась «Государство».
Женщины расположились на балконе. Стандартный квартирный балкон с деревянными стенами и полом, с полузасохшими растениями. Два заляпанных старыми дождями шезлонга с трудом умещались, но Лиля смогла втиснуть ещё пару табуретов, на которые они ставили питьё, еду, складывали книги и газеты. Время от времени Анна поглядывала на растрёпанные верёвки для сушки белья. В углу, на последней повис забытый лифчик, совсем не летний, плотный, а за ним сбились потемневшие деревянные прищепки.
Самим нравилась дразнящая двойственность: будучи фактически снаружи, и высоко, и в открытом воздухе, они были, тем не менее, в квартире, защищены, неприкосновенны и неуязвимы – для уполномоченных духов. Анна не придала значения инциденту с кофе. Она была слишком занята тем, что разглядывала рисунок на обложке книги Франца Кафки.
– Это же надо, есть люди, которые боятся высоты, – Лиля резко поднялась с шезлонга и перегнулась с балкона вниз. По её ноге, на удивление загорелой в сравнении с лицом, покрытой тонюсенькими волосками, ползла жидкая кофейная полоска.
– …
– Не потому, что боятся упасть: они боятся поверить, что воздух не отличается от воды. Оттолкнуться от этой балконной загородочки, как от бортика бассейна, и поплыть. Над деревьями, над качелями, прямо к балкону соседнего дома, или дальше, до гаражей. Вот так, рукой только – раз… А знаешь, я думаю, если мы так попробуем – у нас должно получиться, потому что мы в квартире. А не в пещере. Платон писал, что люди – словно в пещере, лицом к стене, наблюдают тени караванов, слушают эхо. И думают, что тени и есть реальность, и стоит выйти из пещеры, чтобы узнать правду. Но это немножко болезненно с непривычки, но ничего, а тайна в том, что Платон только прикидывался, а сам он из пещеры не вышел, не потому что не мог – испугался. А мы с тобой вышли, и потому так пусто, и солнце так режет глаза, и так хочется назад, к людям, потому что тени ничем не хуже отражённых от предметов лучей, создающих цвет и форму. Но в пещере хоть поговорить есть с кем, но теперь мы есть друг у друга, и я всё- таки попробую оттолкнуться…
– Что? – Анна щурилась, солнце путалось в ресницах.
– Ты всё читаешь? – Лиля вернулась в пределы балкона и потянулась.
– Когда ты начинаешь нести околесицу, моё сознание само по себе отключается.
– Не обижай меня. Лучше пойдём куда-нибудь на природу, в поля, в лес. Лето… Не хочу строчить весь день.
Лиля зевнула.
– И нас сцапают…
– А, не сцапают.
– Твои слова – не хочешь, чтобы тебе размозжили голову об асфальт.
– Но я же шутила!
– О чём?
– Обо всём, обо всём… – Лиля расхохоталась, падая на неустойчивый шезлонг и закидывая руки за голову. – А ты во всё верила? Серьёзно? Кто может нас тронуть, мы же неуязвимы для них!
Анна пожала плечами – за последние пару недель она научилась видеть угрозу в тех, кто всегда ждёт снаружи. Но кто её научил, как не Лиля?
Лиля ушла в туалет, Анна какое-то время оставалась одна на балконе. Выглянула на улицу – перегибаться, как Лиля, не стала. Мягкое лето; солнце; облака выстроились рядами на ярко-голубом. Дома и деревья смешно торчат наверх, к небу; окна открыты, по-прежнему никого и ничего человеческого. Нет- нет, один есть. На детской качели сидит, покачивается – дежурит один. Уполномоченный. Нужно переодеться.
– Лиля! – крикнула громко.
– Да! – отозвалась из туалета.
– С чего ты взяла, что они нас не тронут, зачем они тогда ходят за нами?
– Им всё равно… – вышла, хлопнув дверцей. – Боже, а живот-то ты где так себе расцарапала?!
– Что всё равно?
