Взгляд Тори метнулся к Спенсу. Он стоял возле туалетного столика. Утреннее солнце омывало его своими лучами, лаская золотистым светом это совершенное творение Господа. Никогда раньше Тори не приходило в голову, что она сможет со столь болезненной остротой наслаждаться видом и присутствием человека, начисто лишенного всяких моральных принципов.
Взглянув в зеркало на потолке, Тори чуть не застонала. Ничего удивительного, что он не захотел ее вчера – она так некрасива! В поисках защиты от мучивших ее комплексов она вновь ухватилась за праведный гнев.
– Мистер Кинкейд, неужели все ваши любовницы обожали любоваться на себя в зеркало, лежа в постели?
– В смысле? – Он бросил на нее через плечо удивленный взгляд.
– Зачем здесь это зеркало? – Она указала на потолок. Спенс нахмурился и вновь занялся бритьем.
– Это яхта Алана, – нехотя бросил он.
Губка скользнула по бронзовому плечу, и струйки мыльной воды потекли по загорелой спине. Глаза Тори жадно следили за блестящими каплями, стекавшими к узким бедрам. Во рту у нее пересохло. Так нельзя. Надо рассердиться. Это позволит забыть о глупом желании провести пальцами по его влажной коже…
– Не будет ли с моей стороны непростительной смелостью спросить, куда мы направляемся? – язвительно выпалила она.
– В Мексику. – Спенс обернулся через плечо. – У Алана есть дом на побережье – я бывал там несколько раз… Впрочем, довольно давно.
Видеть, как губка скользит по его широкой груди, было еще хуже, и Тори, опустив глаза, принялась разглаживать руками складку на одеяле.
– А сколько мы там пробудем?
– Недолго. Несколько дней – у меня остались неоконченные дела в Сан-Франциско.
Теперь губка путешествовала по плоскому животу, и Тори обнаружила, что не способна ни о чем думать. Так хотелось прижаться к нему, ну хотя бы просто прикоснуться, и чтобы он опять поцеловал ее – как вчера… И тогда она снова поведет себя глупо, и это будет так унизительно!
– У меня нет одежды. Что мне делать?
Спенс прополоскал губку и стер с тела мыльную пену.
– У меня есть предложение, даже несколько, но, боюсь, вы не будете в восторге.
– Вы хотите, чтобы все эти дни я провела в ночной рубашке? – Тори покраснела.
Он повернулся к ней, растирая кожу полотенцем, и ухмыльнулся чуть злорадно:
– Вы можете в любой момент ее снять.
– В отличие от вас я не привыкла разгуливать в столь неприличном виде.
– Я сомневаюсь, что увижу что-то, чего не видел раньше.
– Вы невозможны! – Тори, покраснев, закуталась в простыню.
– Невозможен? Глупости! Я как раз тот человек, который верит, что все возможно, – нужно просто очень сильно захотеть.
Завернувшись поплотнее в черный шелк, Тори слезла с кровати и отправилась на поиски хоть какого- нибудь платья.
– Неужели вы не можете вести себя, как подобает джентльмену? – раздраженно бросила она.
– Всему свое время.
Сундук в изножье кровати был пуст. Она с грохотом захлопнула крышку и подошла к шкафу. Нетерпеливо перебрала рубашки, брюки и пиджаки. На нижней полке выстроились в ряд мужские ботинки и… коробка, завернутая в серебряную бумагу. Тори смотрела на нее, и ее вновь одолело любопытство.
– Думаю, теперь вы можете принять мой подарок, – проговорил Спенс.
– Я предпочла бы что-нибудь из одежды. – Тори оглянулась вокруг.
– Держите. – Кинкейд снял с вешалки и протянул ей одну из белоснежных рубашек. – Вполне подойдет.
– О да, особенно для посещения кают-компании и обеда за капитанским столом, – язвительно отозвалась Тори. Она вытащила из шкафа серые брюки и вместе с рубашкой вручила их Спенсу: – Возьмите. Хоть один из нас будет прилично одет.
– А я-то думал, что мой наряд как нельзя лучше подходит для медового месяца.
Он поцеловал Тори в изгиб нежной шейки, но она недовольно дернула плечом и отстранилась, негодующе заметив:
– Сейчас утро!
– Мне нравится делать это утром, днем и вечером. – Каждая часть суток была отмечена новым поцелуем.
– Это неприлично.
Тори повернулась к мужу, чтобы заставить его прекратить эту недостойную игру. Но так было даже хуже – теперь они стояли почти вплотную, и она чувствовала тепло его тела, такого сильного, притягательного, такого желанного…
