Поэтому он выразил понимание, вставляя соответствующие замечания в нужных местах. Энтони даже выслушал полуприкрытые нападки в адрес Линды, которая, сбитая с толку, с удивлением следила за разговором. Тони подмигнул ей.
Наконец он решил, что подходящий момент наступил.
— Тем не менее, я уверен, что вы понимаете наши проблемы, — сказал Брук. — Электричество уже отключили. В любое время может выйти из строя и телефонная линия. Пройдут дни, прежде чем мы сможем дозвониться опять. Поэтому нам необходимо поговорить с Долли сейчас. — Энтони поднял вверх большой палец. — Спасибо, миссис Грейс. Мы не прощаемся.
С улыбкой он вернул Линде телефонную трубку.
— Уверен, что сейчас вы услышите голос сестры, — несколько самодовольно сказал он.
Лин прижала трубку к груди и прошептала:
— Господи Боже мой, неужели это удалось?
— Запросто. — Он ухмыльнулся. — Я имел счастье родиться мужчиной. А старухи ее типа в душе трепещут перед мужчинами. Женщин они могут изводить сколько угодно, но с мужчинами никаких выходок не позволяют.
Пораженная, Линда покачала головой.
— Я никогда не думала об этом, но, наверное, вы правы.
— Разумеется, прав. Вы же не единственная, у кого в семье парочка подобных старых крыс.
Она улыбнулась, но, услышав новый звук, торопливо прижала трубку к уху.
— Долли? — Голос Линды был полон беспокойства, улыбка, которой Брук так восхищался, исчезла. — Долли, солнышко, боюсь, у меня плохие новости…
О Боже, Энтони не мог слушать разговор. Сестричка, как он и предполагал, отреагировала шумно, с рыданиями, и через несколько минут Лин сама уже была в слезах.
Чтобы не поддаться желанию вмешаться в разговор — а эту тактику не стоило вводить в привычку, — он вышел в коридор. Но не стал удаляться, а остался поблизости на тот случай, если вновь понадобится.
Господи! Когда это он успел превратиться в нечто желеобразное? Только три дня назад гордо заявлял, что умеет смотреть правде и трудностям в лицо, а теперь его всего скручивает при мысли, что Линде может что-то угрожать.
Должно быть, он потерял рассудок. Брук пожалел, что сказал девушке о мистере Смите. Он должен был просто посадить ее в вертолет и отправить домой. Теперь она была бы на полпути в Виннипег, а не сидела бы здесь, в гостиной, сдерживая слезы и оказывая на него такое непонятное воздействие…
Наступила тишина. Энтони заглянул в комнату. Лин стояла у окна спиной к нему. Рука ее все еще держала трубку на телефоне.
С минуту он смотрел ей в спину. Девушка дышала как-то странно: сначала глубокий вдох, затем пауза, затем снова глубокий вдох. Плечи поднялись под неестественным углом, как бывает с марионеткой, когда струны слишком натянуты.
Ему следовало уйти. Брук приказал себя выйти, но вместо этого вошел в комнату.
7
— Все в порядке? — спросил Энтони.
Не поворачиваясь. Линда затрясла головой. Жест не оставлял сомнений: она явно хотела, чтобы ее оставили в покое. Любой благоразумный человек так бы и поступил. Оставил бы ее поплакать в одиночестве.
Но Тони, наоборот, подошел еще ближе, пока не оказался у девушки за спиной.
— Лин, я обещаю вам, с Долли все будет хорошо. Она выдержит, и когда вы наконец встретитесь и отметите Рождество, праздник будет радостней вдвойне, вот увидите.
— Вы просто не понимаете. — Голос ее звенел от напряжения и сдерживаемых слез. — Вы не знаете, что Долли пришлось пережить.
— Расскажите мне.
Девушка прерывисто вздохнула. В какую-то секунду Брук подумал, что она откажется, но неожиданно Лин начала говорить.
— Наша мать умерла от рака три года назад. Отец не смог смириться с ее смертью. Он запил и буквально за несколько месяцев свел себя в могилу. Мы ничего не могли поделать. Я не могла остановить его. Долли… — Она замолчала, перевела дыхание, затем продолжила: — Его нашла Долли. Я была на свидании… Впервые за несколько месяцев я не осталась вечером с ними. Дома была Долли, но ей в ту пору было всего лишь семь лет. Она… она вошла и…
Бедняжка не могла продолжить, плечи затряслись. Инстинктивно Энтони положил руки на плечи девушки, пытаясь ее успокоить.
— Я должна была быть дома тогда, — с трудом произнесла Линда низким неузнаваемым голосом. — Я должна быть дома сейчас.
— Вы не виноваты, — сказал Энтони, прижимая девушку, словно пытаясь принять на себя ее дрожь, боль, слезы. — Не виноваты.
Он не знал, говорит ли о смерти ее отца или о снежном буране. Или о том и о другом. Но, казалось, объяснения и не нужны. Достаточно было успокаивающего тепла его тела. Ее дрожь потихоньку прошла, и она повернулась лицом к нему. Синие глаза блестели от слез, на щеках перепутались мокрые дорожки. Девушка попыталась улыбнуться.
— Со мной все в порядке, — заверила она, — Простите, что я оказалась такой плаксой. Просто знаю, как ей без меня плохо.
Он вытер следы слез.
— Я знаю, но плохо не только Долли. Вам тоже плохо без нее точно так же, как ей без вас.
— Мне? — Удивившись, Линда энергично потрясла головой. — Нет, нет, со мной все в порядке.
Энтони посмотрел ей в глаза.
— Нет, не все. Как с вами может все быть в порядке? Вы ведь тоже осиротели, Не только Долли.
— Но я настолько старше, — возразила Линда, не принимая сочувствия, с ходу отметая даже намек на то, что может в чем-то нуждаться. — Я гораздо старше и лучше понимаю…
— Никто в действительности не понимает смерть. — Брук нежно провел рукой по ее волосам. — Очень больно терять любимого человека, и неважно, сколько тебе при этом лет.
Лин уже открыла рот, чтобы опять возразить, по Тони приложил палец к ее губам. Сколько еще она может быть опорой для других? Это забирает так много сил. Настало время, чтобы кто-то позаботился о ней самой. Несомненно, она заслужила это.
Брук смахнул повисшие на ресницах слезы, и она медленно прикрыла глаза. Ресницы блестели от влаги, и он вытер их тоже.
— Бедняжка. Вам и так в жизни досталось, и вот теперь на Рождество вы на этой заброшенной горе, в чужом доме, без тепла, без электричества, без друзей… С человеком, которого вы ненавидите…
Ее ресницы взметнулись.
— Это неправда, — сказала она с легким смущением, как будто сама была удивлена тем фактом, что ее отношение к Энтони изменилось. — Во всяком случае, сейчас — не так.
— Рад слышать. — Брук убрал с ее лица волосы. Они тоже были влажные, но такие мягкие и шелковистые, что ему захотелось погрузить пальцы глубоко в них и, не переставая, гладить и ласкать. Энтони с трудом подавил это желание. — Это немного облегчает ситуацию, — сказал он, убирая с мокрой щеки последнюю прядь волос. — Но все же у вас не будет счастливого семейного Рождества, как вы надеялись, верно? Ни подарков, ни индейки, ни елки…
Уголки ее рта дрогнули. Движение еще нельзя было назвать улыбкой, но на сердце собеседника посветлело.
— Зато у меня есть целая корзина больших красных бантов, — сказала она. Смех и слезы смешались в
