Но Квентину было наплевать. Когда он заявил об этом, Купер онемел и его вилка с куском бекона остановилась на полпути ко рту. Лицо выражало крайнюю растерянность.
Тогда Квентин повторил:
— Мне плевать.
Он наспех побросал вещи в чемодан и ближайшим рейсом вылетел в Денвер, оставив Купера приносить извинения брокерам. Квентину хотелось как можно скорее вдохнуть родной воздух, увидеть покрытые дымкой лесистые холмы в окрестностях Эдаманта. Ему хотелось домой.
Единственный раз в своей запутанной жизни он просто сделает то, что хочет. Ему плевать, если придется переплатить пару долларов за «Лесную сказку». Он готов переплатить. Он устал разгадывать ребусы, устал играть в шахматы вслепую… Просто чертовски устал.
Самолет как ракета взмыл в голубое небо, но Квентину казалось, что лайнер летит слишком медленно. Он очень спешил. У него было ощущение, что ему необходимо попасть домой как можно скорее, пока не поздно, хотя он сам не понимал, куда боится опоздать.
Было всего два часа дня, когда Квентин переступил порог дома, где царила полночная тишина.
— Эй! — Квентин поставил чемодан на пол, и гулкое эхо разнеслось по дому. — Кто-нибудь есть дома?
Ответа не последовало. Дом был пуст. Он все-таки опоздал. Он сам удивился тому, насколько огорчился. Раньше Квентин не понимал, как ненавистен ему пустой дом.
Решив, что компанию ему может составить только виски, он подошел к бару и щедро плеснул его в стакан. Но запах и вид напитка вызвал у него приступ тошноты. И тут Квентин услышал звонкий смех. Он подошел к окну и посмотрел в сторону парка. Сначала он никого не увидел, хотя смех по-прежнему звучал. Откуда это?
Но тут Квентин заметил девушек — Эвелин и ее сестра сидели на ветках большого дуба. Дженнифер пыталась забраться повыше, а Эвелин удобно устроилась, прислонившись спиной к массивному стволу.
Квентин едва не выронил стакан. Господи, она просто красавица! Эвелин смеялась, запрокинув голову. У нее был такой вид… У нее был вид человека здорового и физически и психически. Квентин приложил ладони к стеклу, но стекло обожгло холодом, и он убрал руки.
Спустя мгновение из глубины парка не спеша вышла Конни, прижимая к груди охапку желто- золотистых листьев. На ее лице играла такая безыскусная улыбка, что Квентин едва узнал в ней ту вечно надутую капризницу, с которой жил в одном доме.
Может, это и есть настоящая Конни? Он уже успел забыть, как это мало — двадцать лет. Господи, она совсем еще ребенок! Ему вдруг стало жаль ее, эту девочку с огромным животом, которая уже испытала горечь вдовства и к тому же скоро станет матерью.
У него появилось неприятное чувство, что он наделал много ошибок. Может, он поступал с ней слишком жестоко. Конни действительно часто раздражала его, она неразумна и капризна, но все равно ему следовало быть добрее.
Ведь, что ни говори, она тоже потеряла Талберта. Может, он просто устал один нести груз вины и только теперь осознал, насколько эта ноша тяжела.
Да, он Должен быть добрее. И будет. Обязательно будет.
Заметив Конни, Эвелин улыбнулась и позвала кузину. Эвелин сидела на причудливой ветке и болтала ногами. Ее волосы развевал ветер. Она снова засмеялась, подалась вперед, обхватив ветку руками. У Квентина что-то сжалось в груди. Он не мог вспомнить, когда сам был таким — беззаботным, цветущим и жизнерадостным.
Поставив нетронутый стакан обратно в бар, он направился к двери. Это не было осознанным решением, его просто тянуло к этим девушкам словно магнитом.
Но он опять опоздал. Сестры уже направлялись обратно. Они шли медленно, гуськом, впереди — Эвелин. Она выглядела просто и одновременно элегантно в узких синих джинсах. Поверх желтой водолазки она надела серую куртку, а на ее растрепавшихся волосах красовался венок из желтых листьев.
— Привет, — сказал Квентин, и девушки разом взглянули на него, онемев от удивления. Он говорил, что уезжает на неделю, и никто не ожидал увидеть его так скоро. Эвелин поспешно сняла с головы венок и спрятала его за спину с виноватым видом, словно школьница, пойманная строгим учителем.
Квентин помрачнел. Таким она видит его? Почему-то эта мысль причинила боль, и ему захотелось изменить собственный образ в ее сознании.
Из всех женщин, которых ему доводилось встречать, Эвелин Флауэр мыслила наиболее самостоятельно. В ее глазах читалась надпись: «Вход воспрещен».
Но как человек, который нарушил основные заповеди бизнеса, Квентин не был расположен уважать чужие запреты. Он протянул руку и, коснувшись мягкой шерсти куртки Эвелин, достал венок из-за ее спины. Прежде чем она успела запротестовать, он осторожно вернул драгоценную корону на ее голову. Волосы Эвелин оказались нежными как шелк, и его руки чуть задержались, убирая пряди, упавшие ей на лоб. Когда она почувствовала прикосновение его пальцев, то вся напряглась. В глазах Эвелин появился новый знак, еще выразительнее прежнего: «Руками не трогать».
— Не снимайте венок, — попросил Квентин и провел ладонью по нежной щеке, наслаждаясь собственной дерзостью. Что с ним сегодня творится? — Вам идет.
Идет? Этого слова явно было недостаточно, чтобы выразить чувства, которые его обуревали. Квентин сунул руки в карманы, чтобы скрыть волнение. Место Эвелин — здесь. Эта девушка в осенней короне, с солнечными бликами на лице — словно часть здешних мест, лесная фея, украшение осени. В ее глазах отражается глубина синего неба. Когда он коснулся бархатной щеки, она покраснела, и ее кожа стала темно-розовой, как лесные ягоды.
Вдруг Квентин понял, что с ним происходит. Он хочет ее. Хочет до боли. Интересно, как бы она отреагировала, если бы он поднял ее на руки и унес далеко-далеко в лес? Может, пришла бы в ярость? Или отдалась порыву страсти и доверчиво положила бы голову ему на грудь, обвив руками шею? И позволила бы уложить себя на опавшие листья, закружить в вихре любви, до тех пор пока…
Господи! Отчаянным усилием воли Квентин постарался подавить безудержные фантазии. Неужели он по-настоящему сходит с ума? Унести в лес? Заняться любовью? Судя по выражению лица Эвелин, попытайся он сделать нечто подобное, возмездие неизбежно. Достаточно взглянуть на нее. Пока он давал волю юношеским чувственным мечтам, Эвелин успела отдалиться от него. Кажется, она и шага назад не сделала, но лицо стало замкнутым, искорки в глазах погасли, улыбка увяла. В одно мгновение она превратилась в безмолвную статую, прекрасную, но холодную, которая не способна испытывать никаких чувств.
Но почему, черт подери? Квентин едва не задал этот вопрос вслух. Почему? Почему она все время держится с ним настороже? Почему такая неприступная? Пытаться приблизиться к Ней — такое же бесполезное занятие, как ловить собственное отражение в воде. В ту минуту, когда, кажется, схватил его, оно вытекает по капле между пальцами.
Кто-то потянул его за локоть.
— О, Квентин, — с чувством воскликнула Конни, которая стояла за его спиной. — Как я рада, что ты вернулся пораньше!
Квентин посмотрел на невестку сверху вниз, недоумевая: неужели Конни стояла рядом все это время? Невероятно. Он совершенно забыл о ней и о другой девушке. Дженнифер застенчиво пряталась за спиной старшей сестры. Зато Конни, пока он предавался грезам, прилипла к его локтю как пиявка.
Чудесно. Квентин сделал над собой усилие, чтобы не вырвать локоть. Просто чудесно. Может, это какой-то новый закон подлости: женщины, которых вы хотите, превращаются в камень, а те, которые вам не нужны, так и липнут?
Но Квентин почти сразу же вспомнил данное себе слово быть с Конни добрее. Он не станет вымещать на ней недовольство. Он постарается быть терпимее, пусть это и трудно. Да, это будет очень трудно.
Ему удалось выдавить улыбку.
— Я уезжал всего на несколько дней, — сказал он. — А вы, похоже, прекрасно проводите время. — Он с улыбкой посмотрел на Эвелин, пытаясь дать понять, что это ее заслуга, но в ответ получил лишь леденящий холод статуи. Ей было все равно, что он думает о ней. И что думает вообще.
Квентин неожиданно для себя рассердился. Как сильно отличалось это безразличное лицо от того, которое он видел через оконное стекло! Это несправедливо. И Эвелин к нему несправедлива. Он не сделал
