Мужчина и его мечта. Страсть и чистота.
Кружа вокруг объектов съемки в поисках самого выразительного ракурса, самого выгодного освещения, она отсняла едва ли не всю кассету. Джон оказался идеальной моделью. Проникнувшись идеей сюжета, он непринужденно позировал, не обращая внимания на камеру, потому что понимал: в любом случае техника только польстит ему. Еще бы — его мужская привлекательность была просто пугающей!
— Готово! — объявила Одри через несколько минут. Теперь, когда творческий порыв был удовлетворен, она почему-то испытывала смущение, словно сморозила какую-то глупость. Снимки могут не получиться, поскольку кроме наивного восторга в них ничего не окажется.
Аккуратно укладывая в кофр объективы, она краем глаза наблюдала за Джоном, который немного помялся и изобразил улыбку:
— Теперь мы можем подняться наверх.
Пальцы Одри дрогнули. Телеобъектив ударился о широкоугольник. Она подняла глаза, моля Бога, чтобы волнение не выдало ее.
— Пожалуй, я бы показал вам президентский номер «Буревестника». — Джон наклонился, чтобы помочь сложить аппаратуру. Он оказался так близко, что Одри увидела пушок на мочке его уха.
— Президентский номер? — Она неторопливо поднялась и повесила кофр на плечо. — В вашем рекламном буклете о нем ни слова.
Джон рассмеялся.
— Фред рекламирует отель как место семейного отдыха и совсем не рассчитывает, что первые лица Америки будут стоять в очереди, чтобы приехать сюда с детьми. По крайней мере сейчас президентский номер пустует.
Одри заколебалась, но любопытство взяло верх.
— Ну что ж, давайте посмотрим.
Джон тут же взял ее под локоток и повел в западную часть здания. Они несколько раз куда-то сворачивали, и Одри поняла, что ни за что самостоятельно не найдет обратной дороги. Наконец Джон остановился перед массивными, с искусной инкрустацией дверями и расплылся в широкой улыбке.
— Наверное, вы одна из немногих наших гостей, которые могут похвастаться, что побывали в президентских апартаментах. — Он торжественно вынул из кармана ключ и вставил его в замочную скважину. — Надеюсь, вы не подумаете, что этот номер используют не по назначению. — Потянув на себя позолоченную ручку, он сделал шаг в сторону, пропуская гостью. — Прошу вас.
Одри робко переступила порог и потрясенно замерла в холле. Потом заглянула в комнаты. Такого, великолепия она еще не видела. Особенно ей понравилась одна из спален с высокими, от пола до потолка, окнами. Мебель была белого цвета, обивка и шторы выдержаны в сине-голубой гамме. Одри улыбнулась, подумав, что не прочь провести в этом райском уголке недельку-другую. Вслух же подчеркнуто небрежным тоном, в котором не было и намека на женскую зависть, сказала:
— Миленько и со вкусом. Думаю, Фредерик может совершенно спокойно предлагать этот номер заезжим знаменитостям. С вашего разрешения, я сделаю несколько кадров.
Джон пожал плечами, что Одри приняла за согласие. Пока она готовила камеру, он подошел к окну, из которого открывался вид на залив. День выдался ясным и на водной глади ослепительно поблескивали солнечные зайчики.
— Да, днем этот номер выглядит весьма привлекательно, — начал Джон, видимо, вспомнив, что обещал рассказать о тайнах отеля. — Но кое-кто утверждает, что по ночам отсюда доносится плач.
Одри почувствовала, как по спине побежали легкие мурашки. Она знала только об одной тайне отеля, вернее, хотела ее раскрыть и думала, что о других упоминалось для красного словца. Может быть, здесь водятся приведения?
— О, вы меня заинтриговали. Что за плач?
Джон повернулся спиной к окну и, выдержав драматическую паузу, заговорил:
— Как-то зимней ночью в конце одна тысяча девятисотого года здесь появилась молодая женщина и попросила номер. Она провела в нем три дня, никто не видел, чтобы она покидала его. Наконец хозяева забеспокоились и, когда наведались к ней, обнаружили, что постоялица исчезла.
— Без следа? — спросила Одри только для того, чтобы поддержать разговор. Ее сейчас гораздо больше занимало, как выстроить кадр.
— Еще с каким следом, — ухмыльнулся Джон. — Она оставила новорожденного ребенка, девочку. Говорят, та лежала на кровати такая спокойная, словно ее только что накормили и убаюкали. И охраняла малышку большая грозная птица…
— Буревестник?.. — Одри внезапно почувствовала слабость в ногах и опустилась на ближайший пуфик, не выпуская из рук камеры. Увидев в зеркале свое отражение, она заметила, что чуть побледнела.
Следовало отдать Джону должное: он знал, как заинтересовать слушателя. Голос его был спокоен, и отсутствие чрезмерной трагичности делало повествование весьма правдоподобным. Одри даже показалось, что буревестник маячит перед глазами…
— Совершенно верно. Я вижу, вам что-то об том известно?
— Нет, что вы, откуда? Просто я видела этих птиц на пляже, вот и решила… — соврала она, не собираясь признаваться, что буревестник много лет является ей во снах. — Говорят, что эта птица предвещает опасность. По- моему, это предрассудки и чушь собачья.
— Как знать, как знать… — загадочно протянул Джон.
Одри стала возиться с диафрагмой, хотя понятия не имела, какую поставить. В конце концов сделала наудачу несколько кадров.
— Ну и… кто же плачет здесь по ночам?
— Кое-кто считает, что звуки напоминают те, что издают птицы. — Голос Джона по-прежнему был спокойным и ровным. — Другие утверждают, что плачет ребенок.
— Но вы этим сказкам не верите, — подытожила Одри и вынула отснятую кассету. Кажется, еще одна пошла в отсев. Эрскин за такую работу по головке не погладит. — Что же, по-вашему, на самом деле является источником таинственных звуков? Ветер, гуляющий в каминной трубе? Или плохо смазанные петли ставен?
— Нет. — Джон отошел от окна, и Одри увидела мягкое выражение его лица, словно рассказанная история умиляла этого человека. — Я думаю, что все мы в какой-то мере заброшены и забыты, отданы в руки судьбы. — Он неторопливо ходил по комнате, постепенно приближаясь к пуфику, на котором сидела Одри. — Я думаю, что у птиц тоже есть генетическая память, и потомки того буревестника прилетают утешить несуществующую малышку. Хочется, знаете ли, верить, что есть некое волшебное существо, которое наблюдает за нами, оберегает от зла и утешает, когда мы плачем.
Одри сглотнула комок в горле.
— Иными словами, кое у кого в отеле чрезмерно богатое воображение.
Джон остановился у туалетного столика и, не скрывая разочарования ее словами, обронил:
— Что ж, если хотите, можно считать и так.
— Грустно все это… — Одри вдруг подумала, что с мистики можно плавно перевести разговор на смерть Эстер. — Действительно интересная история. — Она волновалась и, чтобы чем-то занять руки, стала вывинчивать объектив и менять его на другой. — Но, полагаю, в биографии старых гостиниц всегда масса жутковатых историй. Вы меня почти убедили, что буревестник — символ беды.
— Беды? — задумался Джон. — А мне кажется, что эта птица символизирует силу духа, умение противостоять невзгодам и в конечном счете побеждать.
Хм, уж не подсмеивается ли он надо мной? Одри решила продолжать разговор, несмотря ни на что.
— Хорошо, не будем спорить. А нет ли у вас в запасе еще каких-нибудь историй? Ну например, про партию в карты, которая на рассвете завершилась выстрелом неудачника в висок, или о любовниках, бросившихся в пучину океана…
Господи, подумала Одри, неужели, решившись на откровенные намеки, можно что-то разузнать о смерти Эстер? Наверняка Олтманы держат эту тайну за семью печатями. Неужели я в самом деле надеюсь, что однажды вечером за общим обедом кто-нибудь из мужчин бросит: «Кстати, помните ту девушку, с
