на западном направлении, через Монголию (Японские слова «Ко» и «Оцу» означают соответственно «первый» и «второй». — В.Д.). Для этого на территории Маньчжурии и Внутренней Монголии спешно строились железные и шоссейные дороги, аэродромы. 25 апреля 1939 года Генштаб японской армии, оценив военно-политическое положение в Европе, где Германия готовилась к началу Второй мировой войны, направил в войска так называемые «Принципы разрешения приграничных конфликтов между Маньчжоу-Го и СССР». В четвертом параграфе этого документа было записано: «В случае, если граница не ясна, военному командованию необходимо определять границу по своему усмотрению и избегать ненужных конфликтов».[93]
15 мая 1939 года правительство Маньчжоу-Го направило ноту правительству МНР, в которой отмечалось: «Начиная с 11 мая 1939 года солдаты Внешней Монголии (Монгольская Народная Республика. — В.Д.) неоднократно вторгались в район Номон-Хан (речь идет о районе реки Халхин-Гол. — В.Д.). Наши пограничники вынуждены были открыть огонь и отогнать их обратно, однако солдаты Внешней Монголии все еще, видимо, продолжают находиться в указанном районе. Правительство Маньчжоу-Го выражает при этом правительству МНР самый строгий протест против этих незаконных действий и одновременно требует отозвать свои войска, чтобы установить нормальные условия границы».[94]
Правительство Монгольской Народной Республики, в свою очередь, считало виновными в нарушении границы японские и маньчжурские войска. Оно представило ряд документов Н.В.Фекленко, который после их изучения сообщал в середине мая в Наркомат обороны СССР: «Документы найдены, где указывается в точности граница, по картам и живыми людьми, которые в свое время отмечали границу. Найдена карта от 5 июля 1887 года, составленная в результате разрешения пограничных споров между баргутами (монгольское племя. — В.Д.) и халхасцами (монголы). Этот спор продолжался около 5 лет и в результате проведена граница. На карту наклеена легенда на маньчжурском языке, заверена начальником маньчжурской династии… Таким образом, все события происходили не на маньчжурской территории, а на территории МНР».[95]
К этому времени командование Квантунской армии сосредоточило в спорном районе 23-ю пехотную дивизию и несколько полков баргутской конницы, а в районе Хайлара — 2-ю сборную авиационную группу. Общее командование этими войсками было возложено на генерал-лейтенанта М.Камацубару, общепризнанного специалиста по Советскому Союзу. Он хорошо говорил по-русски, с 1919 по 1921 год служил заместителем военного атташе в Москве, а в 1927–1930 годах — военным атташе. Начальником штаба 23-й дивизии был другой эксперт по Советскому Союзу, кадровый разведчик Ц.Оути. В 1933–1935 годах он был военным атташе в Латвии, затем на протяжении двух лет возглавлял штаб кавалерийской бригады в Маньчжурии. Личный состав дивизии не имел боевого опыта и воинской выучки, но командование японской армии считало, что ее руководство, которое хорошо знало военную доктрину СССР, в кратчайшее время сможет организовать необходимые обучение и тренировки и успешно справится с поставленными задачами.
Кроме того, японцы не без оснований полагали, что они удачно выбрали район боевых действий. В военно-географической справке, подготовленной в октябре 1939 года работниками штаба 1-й армейской группы, отмечено, что «удаленность района на территории МНР создавала исключительную трудность в сосредоточении и питании всем необходимым наших войск, выступное положение района в сторону территории Маньчжурии создавало благоприятные условия в решении военных задач японским командованием… Захват района обеспечивал надежное прикрытие для будущей железной дороги Халун- Аршан — Ганьчжур».[96]
13 мая генерал-лейтенант Камацубара направил к Халхин-Голу сводный отряд во главе с командиром 64-го пехотного полка полковником Ямагата «для выполнения задачи по уничтожению войск Внешней Монголии». Утром 14 мая до 300 японских солдат и баргут перешли границу, вышли на рубеж реки Халхин- Гол и заняли Дунгур-Обо. В тот же день и 15 мая японские самолеты, нарушив воздушное пространство МНР, обстреляли пограничников и подвергли бомбардировке одну из пограничных застав. В ночь на 16 мая на восточный берег Халхин-Гола, где находились японцы и баргуты, прибыли 14 автомашин с пехотой. Войска Монгольской народно-революционной армии (далее — МНРА), обессиленные массовыми репрессиями, развернутыми маршалом X.Чойбалсаном, оказались не в состоянии дать надлежащий отпор противнику. Бывший комиссар 24-го халхингольского пограничного отряда подполковник в отставке Б.Цэвэгзав вспоминал: «По сути, наши войска оказались обезглавленными и неподготовленными к битве с таким противником, как Квантунская армия. Основную тяжесть этой необъявленной войны взяла на себя армия верного союзника — Советского Союза».[97]
Н.В.Фекленко, получив сведения о сосредоточении японских и маньчжурских частей на восточном берегу реки Халхин-Гол, решил силами 6-й кавалерийской дивизии МНРА при поддержке авиации корпуса уничтожить противника. О своем решении он 16 мая доложил в Москву Ворошилову. На следующий день поступил ответ из Генерального штаба за подписью Смородинова: «В случае продолжения активных действий японо-баргут и дальнейшего нарушения ими границы, донести немедленно народному комиссару и активных действий без его разрешения не начинать, подготавливая в то же время силы для разгрома… Прошу учесть, что указание народного комиссара — не начинать активных действий без его особого распоряжения — относится и к 6-й кавалерийской дивизии. Прошу это передать тов. Чойбалсану».[98]
К.Е.Ворошилов в своих действиях не был последователен: с одной стороны, запрещал вести активные боевые действия, а с другой — постоянно упрекал командира 57-го особого стрелкового корпуса в нерешительности. Так, вечером 21 мая нарком в разговоре с Фекленко обрушился на него с упреками и спросил: «Долго ли намерены терпеть те безобразия, которые разыгрываются на участке, за который Вы несете всю ответственность?» В ответ Фекленко просил «разрешить действовать решительно и по- настоящему. Дальнейшее нахальство допускать нельзя». Однако Ворошилов потребовал лишь усилить разведку противника и сказал: «Никаких действий пока, к сожалению, разрешить Вам не могу, так как Вы, сидя в Улан-Баторе, знаете меньше нашего о противнике, а размахивать кулаками в воздухе разумным и серьезным людям не пристало». Одновременно он приказал: «Штабу корпуса, Вам и Никишеву пока никуда из Улан-Батора не переезжать». В то же время нарком дал указание направить в Тамцак-Булак начальника штаба комбрига Кущева и подготовить к переброске для усиления 57-го особого стрелкового корпуса один полк бомбардировщиков СБ и один истребительный авиационный полк. 31 мая было принято решение направить в Монголию 35 летчиков-истребителей во главе с заместителем начальника авиации Красной Армии Героем Советского Союза комкором Я.В.Смушкевичем.
В соответствии с полученными указаниями штаб корпуса 23 мая разработал план действий по ведению наземной и воздушной разведки. Она возлагалась на сводный отряд корпуса, которому предстояло действовать совместно с 6-й кавалерийской дивизией МНРА, на эти цели выделялись 6 эскадрилий истребителей.
Упрекая Фекленко в том, что тот знает «меньше нашего о противнике», Ворошилов понимал, что из Москвы тем более нельзя понять истинное положение дел. Поэтому 24 мая он подписывает удостоверение о командировании в Монголию комдива Жукова, комбрига Денисова и полкового комиссара Чернышева. На них возлагались «тщательное изучение и установление причин неудовлетворительной работы командования и штаба 57-го отдельного корпуса во время конфликта с японо-баргутами с 11 по 23 мая 1939 г. и оказание на месте непосредственной помощи командиру и комиссару 57-го отдельного корпуса». При этом Жукову поручалось изучить работу по руководству боевой подготовкой сухопутных частей корпуса, Денисову — проверить деятельность командующего ВВС корпуса, Чернышеву — состояние партийно-политической работы. Одновременно с этим на них возлагалась «всесторонняя проверка деятельности военных советников при частях МНРА».[99]
Итак, 24 мая Жукову было поручено выехать в Монголию с чисто инспекционной целью. Позднее, в беседе с писателем Константином Симоновым, предыстория этой поездки излагалась им несколько по- иному:
«На Халхин-Гол я поехал так… Сталин, обсуждая этот вопрос с Ворошиловым в присутствии Тимошенко (командующий войсками Белорусского военного округа. — В.Д.) и Пономаренко, тогдашнего секретаря ЦК Белоруссии, спросил Ворошилова: „Кто там, на Халхин-Голе, командует войсками?“ — „Комбриг Фекленко“. — „Ну, а кто этот Фекленко? Что он из себя представляет?“ — спросил Сталин. Ворошилов
