тени очертания стола и кровати. Внутри никого не было.
Бальтасар поспешно ретировался, сказав Мануэлю, что будет ждать его возле лошадей.
— Вот, Лола, это я привез твоей воспитательнице и тебе, — смущаясь, сказал Мануэль и вынул две новые шелковые шали красивой отделки с длинной бахромой. — Эта шаль — для Зенобии, а эта — для тебя.
— О-о… — выдохнула девушка, когда он набросил шаль ей на плечи. Это было первое слово, которое Мануэль от нее услышал.
— Нравится? — спросил он.
Лола кивнула и быстро провела ладонью по его руке. Мануэль обрадовался, увидев ямочку, появившуюся на левой щеке девушки во время улыбки.
— Я по тебе скучал, — признался он. — Неужели ты даже имени моего не произнесешь? Говорить совсем не страшно. Я уверен, что у тебя красивый голос. У тебя все красивое. Как жаль, что я тебя не слышу!
Лола поманила его и быстро пошла мимо своего жилья, на ходу закинув туда шаль для Зенобии. Мануэль следовал за ней. Они шли дольше, чем он мог ожидать.
— Куда мы идем? — спросил он.
Лола, не отвечая, продолжала путь. Время от времени она оборачивалась, чтобы убедиться, что молодой идальго не отстал. Он больше не задавал вопросов.
Когда они подошли к холму, защищавшему стоянку от ветра, Лола жестом велела Мануэлю, чтобы он ей помог, и они вместе разобрали груду веток, за которой обнаружился невысокий лаз. Лола осторожно пробралась в него и спустилась вниз. Сразу за лазом обнаружились два выступа в скальной породе, по которым, как по ступенькам, Мануэль сошел вслед за Лолой.
Он оказался в гроте из нескольких помещений и связывающих их подземных ходов. Здесь было теплее, чем снаружи, где дул холодный порывистый ветер. Наткнувшись на валун, Мануэль стал двигаться с большей осторожностью. Пол пещеры был усыпан острыми камнями, но Лола, казалось, обходила их не глядя.
Девушка подвела Мануэля к выемке в стене и показала жестом, чтобы он приставил к уху ладонь. Он повиновался, а Лола, прыснув, отбежала к противоположной стене. Ее почти не было видно, потому что в то место, где она сейчас находилась, свет снаружи не проникал.
На Мануэля накатила взрывная волна его собственного имени. От неожиданности он едва устоял на ногах.
— МАНУЭЛЬ, — звучало со всех сторон. Звук был очень странный — по сути, это был шепот, но такой громкий, что казался грохотом. Он накатывал — вал за валом — одновременно отовсюду.
Не понимая, что происходит, Мануэль отпрянул, и все разом стихло, будто никакого звука не было вовсе. Из темного угла пещеры донесся тихий смех Лолы.
— Что ты там делаешь?! — собственный голос, хоть и усиленный эхом, показался Мануэлю жалким подобием звука после того, что он только что слышал. Он подошел к Лоле, и она показала ему небольшое, размером с блюдце, углубление в скальном выступе. Наклонившись к этому углублению, она сложила ладони чашечкой и прошептала-дунула в эту чашечку: «Мануэль…» Обернувшись к нему, Лола снова указала рукой в сторону свода, возле которого он стоял в первый раз, и Мануэль послушно направился туда.
Оглядываясь, он видел, что девушка продолжает шептать в «блюдце», но теперь, с расстояния в несколько шагов, слов не было слышно. И вдруг, когда Мануэль оказался вблизи свода, снова сработала таинственная акустика пещеры, и раздался исполинский жаркий шепот.
— МАНУЭЛЬ, — гремело вокруг, заполняя всю его черепную коробку, — ЛОЛА. МАНУЭЛЬ. ЛОЛА. МАНУЭЛЬ…
Молодой идальго стоял, закрыв глаза, погружаясь в последовательность имен, которая звучала для него самой изысканной и желанной музыкой на всем белом свете.
Все стихло. Лола подошла к нему и показала в ту сторону, где находилось переговорное «блюдце».
— Ты хочешь, чтобы и я сказал тебе что-нибудь через пещеру?! — догадался рыцарь.
Она радостно кивнула и показала, что будет слушать.
— Лола, ты танцевала для всех или для меня?
Она слегка наклонила голову в сторону и хитро прищурилась.
— Это означает: и для всех, и для меня?!
Девушка рассмеялась и опять показала ему, чтобы он шел к «блюдцу». Мануэль повиновался, но у самого «блюдца» замешкался, не зная, что сказать.
— Лола, — тихо проговорил он и увидел, как она отшатнулась. Он понял, что его шепот дошел до нее слишком мощным взрывом, и поспешил успокоить девушку: — Извини, я буду говорить тише. — Теперь он едва выдыхал слова. — Вот так, очень тихо. Хотя, я знаю, там, у тебя это звучит громко.
Он продолжал шептать такие же незначительные слова, словно разговаривал с ребенком. В очередной раз посмотрев в ее сторону, Мануэль увидел, что Лолы там нет. Ринувшись в сторону «блюдца», он огляделся по сторонам. Где же она?
— Лола, где ты?
Слева в глубине грота что-то зашуршало. Там могло быть какое-то животное, угрожающее Лоле. Но могла шуршать и ее юбка.
Мануэль вдруг осознал, что всегда видел ее в одной и той же юбке. Вероятно, у нее просто нет другой. Они здесь вообще живут очень бедно. Надо купить ей хорошую одежду.
В том углу опять раздался неясный звук. Возможно, Лола была в опасности и нуждалась в его помощи. Желание защищать ее, которое он испытывал, даже когда просто вспоминал о ней, теперь многократно усилилось. В данных обстоятельствах оно могло оказаться вполне оправданным.
Мануэль вынул из-за пояса кинжал и осторожными шагами направился в сторону звука. Там сразу все стихло. Идальго остановился, и в углу снова что-то прошелестело и взвилось куда-то ввысь, под купол.
Летучая мышь, догадался Мануэль и немного успокоился. Но где же Лола? Неужели покинула пещеру? Он нерешительно двинулся в сторону светлого пятна, из которого они спустились в пространство грота. В то мгновение, когда справа от него оказалось знакомое сводчатое углубление, на него снова накатила сокрушительная волна шепота:
— МАНУЭЛЬ.
Мануэль молниеносно ринулся к углу с «блюдцем», на ходу втискивая кинжал обратно за пояс. На этот раз девушка не успела выскользнуть, чтобы спрятаться. Она заливалась счастливым смехом, когда он схватил ее, продолжала смеяться, когда он уткнулся ей в шею, и, даже когда он жарко целовал ее, проталкивая язык ей в губы, ее тело все еще смеялось, но уже беззвучно. Слабый отсвет солнечных лучей, процеженных пещерным мраком, освещал ее лицо, придавая ему невыразимую прелесть и загадочность.
Наполовину прикрыв большие черные глаза, девушка гладила своего рыцаря с нежностью, способной расплавить окружавшую их толщу каменных сводов.
Оторвавшись от его губ, Лола взяла Мануэля за руку и отвела в тот угол, откуда раздавалось шуршание. Там, в углублении, образовавшем каменную чашу, лежал толстый слой сгнивших листьев и травы. Лола бросила на него подаренную Мануэлем шаль. Быстрыми движениями пальцев она расстегнула пряжку, державшую плащ рыцаря с фамильным гербом, и положила его поверх шали.
На этом ложе они долго любили друг друга. И Мануэль говорил Лоле, что теперь они муж и жена, жена и муж, муж и жена, жена и муж. Что он будет просить ее руки у Пако, что его мать полюбит и примет Лолу, потому что для Росарио происхождение не имеет значения, ведь она унаследовала от своих предков, пусть и не во всей полноте, религию любви, что ему не важно, что скажут о нем соседи и знакомые, что любовь никогда не бывает низменной, что она всегда возвышенна, — и еще многое в том же духе, малопонятное ему самому и тем более безграмотной и почти бессловесной цыганской девушке, которая в ответ целовала его шею и руки, сопровождая поцелуи быстрыми движениями горячего язычка. Словно писала им что-то, и он решил, что ничто никогда не смоет с его рук и шеи эти письмена.
Мануэль совсем забыл, что он просто придумал свою влюбленность. Теперь для него не существовало ничего более подлинного, чем это чувство.
