креста? Кстати, в Гранаде вам не помешает такая простая мера предосторожности.
— Вы полагаете, здесь мало таких, кто знал меня раньше и кто истолкует крест на моей груди совсем не в мою пользу?
— Да, пожалуй, в такой ситуации лучше оставаться в Кордове.
Алонсо пожал плечами и ничего не ответил.
— Прошу вас, господин Гардель. — Пепе Крус указал на оседланного жеребца, которого держал под уздцы.
— Благодарю вас всех, господа! — Алонсо влез на жеребца и огляделся по сторонам. Ему не верилось, что в родном городе его защищает отряд христианских всадников. — Я надеюсь, дон Мануэль, — сказал он, — что наши швейцарские друзья еще не покинули моего дома, так как в противном случае мне придется их искать.
— А для чего вам их искать?
— Они вчера позаимствовали у меня кругленькую сумму денег. Мне даже не на что вас всех угостить, а так хочется это сделать!
— Вот мерзавцы! Ну что ж, в таком случае нам не следует терять время! — воскликнул Мануэль и пришпорил Августа, отчего тот заржал и встал на дыбы, на мгновение напомнив единорога на плаще своего наездника.
Дом Алькади оказался пуст. Пол в кухне был усеян осколками разбитых вдребезги тарелок и чашек.
— Это наши швейцарские друзья оставили на память, — заметил Рауль.
Штаубера с двумя солдатами удалось найти довольно быстро, — они обосновались в брошенном доме на соседней улице. Отряд Мануэля застал швейцарцев возвращающимися из харчевни. Мануэль дал знак, и его люди мгновенно окружили наемников перед входом в их новое жилье.
— Для начала придется вернуть деньги, похищенные у моего друга, — потребовал Мануэль, приставив кинжал к горлу побледневшего от бессильной злобы рыжего сержанта.
Штаубер дал знак одному из швейцарцев, тот вынес из дома кожаный мешочек и вручил Алонсо.
— Будете пересчитывать, Алонсо? — спросил Мануэль.
— Разумеется. Я ведь торговец, — откликнулся Алонсо, нисколько не смущаясь. Он отошел в сторонку и аккуратно пересчитал деньги.
— Ну и как? Все на месте? — Мануэль не отпускал Штаубера. Двое других швейцарцев угрюмо стояли посреди круга, образованного кастильцами.
— Нет, не все. Не хватает примерно двух тысяч мараведи.
— А во сколько вы оцениваете ущерб, нанесенный вашим тарелкам, уважаемый Алонсо?
— Ну, с тарелками у нас нет доказательств, что их уничтожение — дело рук тех же самых людей.
— Да, доказательств нет, но мы ведь можем их спросить об этом, не так ли? Бальтасар, не спросишь ли вот у этого белобрысого солдата?
Цыган состроил самое свирепое лицо, на какое был способен, и, вращая глазами, стал приближаться к худощавому блондину. Тот попятился, вскоре наткнувшись на Пепе, и остановился.
— Ну что, беленький? Будешь признаваться сам или придется пощекотать тебя? — тихо спросил Бальтасар.
— Да что вы здесь творите?! — заорал вдруг Штаубер. — Затеваете драку с христианами ради какого-то мавра? Вы в своем уме?
— Господин Штаубер, мы защищаем христианина от банды разбойников, каковой вы стали, когда отказались освободить его дом, ограбили его и запрятали в темницу. Поэтому предлагаю не тянуть времени. Или возвращайте полностью все награбленное, или защищайтесь.
— И как же вы потом будете объяснять эту драку своим командирам?
— О, за нас не беспокойтесь! Мы в своей стране. Это вы здесь чужие. Ну, так что?
— Ваше счастье, что мы через неделю заканчиваем службу и отправляемся на родину, поэтому сейчас нам не с руки связываться с альгвасилами. Но вашему Алонсо я обещаю лично: через какое-то время я сюда специально вернусь, чтобы с ним расквитаться.
— То есть вы все же предпочитаете путь угроз? Ну, что ж, война так война! — Мануэль отскочил назад, спрятал кинжал за пояс и вынул меч. — Этот чудесный клинок, выручавший меня в самые трудные минуты войны, подарил мне дядя присутствующего здесь сеньора Гарделя. Если бы не Алонсо и его родственники, я бы уже давно был на том свете. Этот же клинок поможет мне отомстить вам, господин Штаубер, за оскорбление, которое вы нанесли моему спасителю. Готовы ли вы драться здесь же, на месте?!
— Вы не можете драться со мной, — буркнул багровый от гнева и стыда Штаубер. — Я не дворянин.
— Вы что же, предпочитаете, чтобы мои люди повесили вас на ближайшем дереве? — поинтересовался Мануэль. — Но я же не палач. К тому же вы объявили мне войну, а на войне дворяне сражаются с любым врагом, какого бы он ни был происхождения.
— Я не объявлял вам никакой войны, — нехотя произнес швейцарец. — Не надо так драматизировать. Если это ваш друг, то так бы и сказали. Мы тоже умеем ценить дружбу. Вот только остаток денег мы сможем вернуть лишь послезавтра, когда получим жалованье. А сейчас у нас просто больше ничего нет.
— Алонсо, вы согласны на это предложение? — спросил Мануэль.
— Согласен, — проявил великодушие Алонсо.
Оставив швейцарцев, Алонсо и Мануэль с его людьми провели весь вечер в харчевне. По просьбе Мануэля хозяин усадил его и Алонсо за отдельным от остальных солдат столиком. Им хотелось многое обсудить с глазу на глаз. Алонсо, располагавший теперь финансами, отправился на кухню и распорядился угостить всю компанию так, чтобы она долго помнила этот ужин.
— Даже не знаю, как вас благодарить, — смущенно произнес он, вернувшись к столу и сев напротив Мануэля.
— Когда-то я сказал вашему дяде, дорогой Алонсо, что я его должник. А он на это возразил, что я его гость. Я не могу сказать вам того же, ведь это ваш город. Очень надеюсь, что когда-нибудь вы побываете у нас с матушкой в замке Каса де Фуэнтес, возле Саламанки, и я скажу вам, что вы мой гость. В любом случае прошу вас не забывать, что вы действительно спасли мне жизнь. А я всего лишь помог вам выбраться из тюрьмы раньше, чем вы сделали бы это самостоятельно.
— Ценю вашу скромность, дон Мануэль, но швейцарцы, чтобы наверняка избавиться от меня, могли написать донос в инквизицию. И тогда я бы не выбрался из темницы. Поэтому, как мне сдается, вы тоже спасли мне жизнь.
— Если вы действительно так считаете, то перестаньте называть меня «дон Мануэль». Скажите мне «Мануэль» и «ты».
— «Мануэль» и «ты», — послушно повторил Алонсо, и оба рассмеялись.
— Да, мне тоже непривычно называть вас на «ты», но я все же попробую. — Мануэль набрал полную грудь воздуха и сказал: — Алонсо, ты мой друг.
— Совсем недавно мне то же самое сказала одна восхитительная женщина, — вырвалось у Алонсо. — Причем там, у вас, в Саламанке. О, простите! — спохватился он. — То есть прости! Прости. Конечно, я твой друг. А ты — мой. Извини, что не сразу ответил.
— Что ж, вполне простительно, когда отвлекают мысли о женщине, — вздохнул Мануэль.
Алонсо внимательно посмотрел на него:
— Я тебя чем-то расстроил, когда упомянул женщину?
— Около двух месяцев назад я потерял возлюбленную… — Мануэль совсем погрустнел.
— Хочешь рассказать мне о ней? — Алонсо попытался придать своему голосу как можно больше теплоты.
— Может быть, в другой раз. Мне и без того довольно трудно заставлять себя не думать об этом.
— Вдруг я могу как-то помочь?
Мануэль задумался, затем покачал головой:
— Нет, вряд ли. Вот только, быть может, посоветуешь, как унять тоску?
Алонсо наполнил кубки и пригубил вина. Мануэль последовал его примеру. После пронизывающего
