несколько выше пуповины слева направо и снизу вверх; острая оконечность предмета, скрытая в левом гипохондриуме, и его тупой конец легко обошли пуповину и оказались в правом гипохондриуме'.
'Вилка весьма тяжелая и большая. Пациент сказал, что чувствует боль в тот момент, когда желудок пуст. Поэтому ему приходится часто принимать пищу, чтобы ослабить боль. При этом желудок и кишечник функционировали нормально, не было ни кровохарканья, ни рвоты'.
'Зондаж пищевода не дал никаких результатов. Это исследование, предложенное г-ном Коллином, должно было вызвать различимый на слух специалиста характерный звук при соприкосновении зонда с инородным телом, находящимся в желудке. Но зонд никакого слышимого звука не вызвал, и мы начали уже сомневаться, есть ли вилка в желудке вообще. Это, казалось, подтверждалось и болями, возникшими у пациента при проведении зондажа. Опять-таки, маловероятно, что человек, проглотивший вилку, испытывает такую боль при прохождении по пищеводу маленького зонда'.
'Чтобы рассеять свои сомнения, я заручился помощью г-на Трувэ, который провел зондаж пищевода, используя прибор с электрическим сигналом для обнаружения присутствия в тканях испражнений. В тот момент, когда конец зонда проник в желудок, мы с Трувэ услышали сигнал электрической батареи на уровне верхней фракции. Но звук, который удалось получить вторично, был слишком короток для полной уверенности в наличии вилки в желудке'.
'Дальнейшие исследования, рекомендованные г-ном Трувэ, уточнили диагноз полностью. Высокочувствительная магнитная стрелка при приближении к пациенту дала реакцию на уровне его желудка. Когда тот производил какие-то телодвижения, стрелка поворачивалась вслед за ними'.
'Большой электромагнит, помещенный в нескольких миллиметрах от кишечной стенки, при подключении тока давал едва заметную реакцию на кожном покрове, как если бы какой-то предмет внутри брюшины двинулся в сторону магнита.
Когда магнит устанавливали прямо против зоны желудка больного, он при каждом подключении тока начинал колебаться и притягивался к кожной поверхности.
Все эти исследования ясно указывали на присутствие инородного тела вместе с фекалиями в верхнем отделе брюшной полости. Сопоставив полученные результаты с ощущениями пациента при внешних осмотрах кишечника, мы окончательно убедились в присутствии вилки в желудке'.
'Когда диагноз был установлен, перед нами встала задача извлечь инородное тело. Поскольку хирург не может извлечь объемный предмет, вводя в пищевод щипцы или другие инструменты, я не стал терять время в этом направлении и решил разрезать желудок.
Операция на желудке, осуществленная согласно рекомендациям д-ра Лаббэ, была проведена 23 августа. Вилка была извлечена, и, больше того, д-р Полайон смог даже несколько рационализировать оперативный метод'.
Прослушав это сообщение, барон Ларрей обратил внимание присутствующих на то, что такая операция на желудке уже была проведена в довольно давние времена и что он помнит, как прочитал в старинной книге сообщение о том, как девушка проглотила вилку. Спустя несколько месяцев она попала в надчревную полость, и, чтобы изъять ее, хирургу пришлось разрезать стенки кишечника и желудка.
1954
Несмотря на незначительность внешних проявлений, 1954 год не был пустым. Напротив, это один из самых творчески наполненных периодов жизни Дали. Он начался с создания пьесы в трех действиях — мистико-эротической драматической фантазии для трех актеров. Эта драма с текстами эротического содержания, как и следовало ожидать, рассчитана на элитарную аудиторию. Дали написал также '120 дней содома божественного маркиза де Сада' и начал снимать фильм 'Фантастические приключения кружевницы и носорога'.
1955
Декабрь
Париж, 18 декабря
Апофеоз Дали в храме науки перед восхищенной толпой. Я еле пробрался туда на своем 'роллс- ройсе', забитом цветной капустой, меня приветствовали тысячи фотовспышек. Я выступал в большой аудитории Сорбонны. Робеющая публика ждала от меня пророчеств. И она их услышала. Я решил рассказать о самых бредовых подробностях моей жизни, ибо Франция — самая образованная, самая рациональная страна в мире. Тогда как я, Сальвадор Дали, приехал из Испании — страны самой мистической в мире…Эти первые мои слова вызвали бурные аплодисменты, ибо никто так не чувствителен к комплиментам, как французы. Образованность и интеллигентность, сказал я, более всего уводят нас в сумрак скептицизма, смысл которого состоит в том, чтобы свести все к гастрономической, прустовской туманности. По этой причине необходимо, чтобы время от времени в Париж приезжали такие испанцы, как Пикассо и я, предъявляя французам сырой и кровавый срез реальной жизни.
При этих словах в зале заволновались. Я завоевал их.
Затем на одном дыхании я произнес следующее: Один из последних самых крупных современных художников — без сомнения Анри Матисс, но Матисс — один из последних наследников Французской революции, воплощение триумфа буржуазии и буржуазных вкусов. Бурные аплодисменты. Я продолжал: последствия развития новейшего искусства привели нас к максимальному рационализму и скептицизму. Нынешние молодые художники верят в 'ничто'. Совершенно естественно, что один ни во что не верит, другой создает это 'ничто', являющееся объектом всего современного искусства, в том числе и абстракционизма, и академизма, за исключением работы группы американских художников из Нью-Йорка, которая, несмотря на отсутствие традиций и инстинктивный пароксизм, очень близка новой мистической вере, которая окончательно оформится, когда мир осмыслит прогрессивное значение ядерной физики. Во Франции, стоящей на позициях, диаметрально противоположных нью-йоркской школе, мне известен только один пример — художник — и это мой друг — Жорж Матье, который благодаря своему монархическому и космогоническому атавизму выработал позицию, представляющую собой полную противоположность академической новой живописи.
С этой точки зрения надо особо подчеркнуть важность моих открытий. Как я понимал, мне нечего было больше сообщить этой псевдонаучной интеллигенции. Я знал, что я — плохой оратор и, тем более, не ученый, но аудитория состояла из ученых и, в частности, специалистов по морфологии, которые были способны понять ценность и творческий характер моих фантазий.
В возрасте девяти лет, продолжал я, я жил в Фигерасе, в моем родном городе. Как-то сидя почти совершенно раздетым за обеденным столом, я облокотился на него и чуть было не заснул, но молоденькая горничная следила за мной. На столе были рассыпаны крошки засохшего хлеба, которые больно впивались в кожу локтя. Такая боль походит на лирическое состояние, которое обычно вызывает пение соловья — пение, заставляющее меня рыдать от восторга. Почти сразу же я заметил, что меня, как в горячечном бреду, преследует вермееровский образ 'Кружевницы', репродукция которой висела на стене отцовского кабинета. Я всегда мог рассматривать эту репродукцию через приоткрытую дверь. В это же время я думал о роге носорога. Позже мои друзья расценивали эти фантазии как бред, и это была правда, Случилось так, что я, будучи уже взрослым молодым человеком, потерял репродукцию 'Кружевницы' в Париже. Я был так расстроен, что не мог есть, пока не нашел замену.
Публика слушала меня, затаив дыхание. Я попытался объяснить, как мои постоянные занятия Вермеером и, в частности 'Кружевницей', привели меня к решительным действиям. Я специально попросил в Лувре разрешения сделать копию этой картины. Утром я приехал в Лувр, думая о роге носорога. К великому удивлению друзей и главного хранителя, рисунок рога появился на приготовленном мною холсте.
