меняется, и небеса не меняются, и ничего не меняется — но чувствуешь некий явственный внутренний толчок. Вот тогда и нужно смотреть в оба — можно заметить вампира среди редких ночных прохожих.
Роман интересовал нежить, очевидно, значительно слабее, чем нежить интересовала Романа. Существа, не отбрасывающие тени и почти не оставляющие следов на снегу, решительно не желали замечать новоявленного исследователя. Они ровно ничего не предпринимали — не думали нападать, не вступали в контакт, а если Роман пытался заговорить с кем-то из них — изо всех сил старались поскорее улизнуть.
Причём не имело смысла обманывать себя: вампиры его не боялись. Эмоция, которую Роман наблюдал чаще всего, характеризовалась скорее как омерзение и брезгливость. Это ему совершенно не нравилось, потому что рушило все грандиозные планы.
Чтобы получить у вампира ответ на простой и прямой вопрос, приходилось тратить немыслимое количество сил, времени и изобретательности. За месяц мнимой «работы в ночную смену» Роман пять раз видел вампиров: трижды — мужчин, и дважды — женщин. Потрясающий экземпляр мужского пола — очень выразительное внешне существо с тёмными кудрями, статью профессионального бойца и мягкой походкой крупной кошки — походя взглянуло на подсунувшегося было Романа так, что он только к утру окончательно пришёл в себя от озноба, немотивированного ужаса и детского желания забиться в тёмный угол или укрыться одеялом с головой. Другие сущности были помельче, и волна страха, исходившая от них, ощущалась куда слабее; отличная особь женского пола, миниатюрная, изящная, напомнившая Роману рысёнка, показалась ему даже трогательной. Она шипела, как маленькая кошка, пытающаяся напугать мощного пса, прижалась к стене дома, чтобы не дать Роману себя коснуться — и он еле удерживал умилённый смешок.
— Ну, — говорил он, сократив дистанцию до минимума, совсем перестав бояться, — может быть, ты всё-таки скажешь, что нужно сделать, чтобы стать вампиром? Скажи — и я уйду.
— Сдохнуть!
— Этого мало. Правда, милая?
— Ф-ффа…
— Почему ты не укусишь меня?
— Я тебя не хочу! Уйди! Убирайся!
— А если бы?
— Отстань!
— Так что нужно сделать?
— Пойди да повесься!
Фф-ф… Отравиться они, что ли, мной боятся?
Роман только усмехнулся, размышляя о вампирах и самоубийстве. Спасибо за совет. «Царь велел себя раздеть, два раза перекрестился, бух в котёл — и там сварился». Дивный способ избавить объект моих исследований от моего общества. Не выйдет.
Хотя самоубийцы и фигурируют в числе претендентов. Но чего-то тут не хватает. Чего-то принципиального. Чего-то, без чего ничего не получится.
А что они шарахаются — это, пожалуй, даже хорошо. Возможно, они чуют своего. Всё — путём.
В конце февраля Татьяна устроила такой скандал, какого и старожилы не припомнят.
— Ты, урод, долго будешь на моей шее сидеть?! — орала она так, что тряслись стены. — Да на тебе, облом здоровенный, пахать можно, а ты со своими книжками дурацкими так и норовишь обожрать до костей! Тунеядец поганый! Ещё и врать повадился! Я вот скажу Петеньке, он тебе покажет, как у сестры последнее тянуть, выродок!
Роман смотрел в её разинутый рот и думал, что бить морду её Петеньке, человекообразной сущности в потрёпанных штанах и неизменной майке, из которой местами торчит упитанное волосатое тельце, было бы, пожалуй, не совсем корректно. Всё-таки муж сестры, да и потом он иногда даёт пожрать, как бы ты к этому не относился…
— Когда ты в своих грёбанных университетах штаны просиживал, я вместе с матерью хребет ломала! Чтобы жить, как люди!
— Тань, — сорвалось у Романа, — ты, правда, считаешь, что живёшь, как человек?
— Нет! — рявкнула Татьяна, резко увеличив голосовую мощь. — Я ж не могу одна горбатиться…
— Но горбатишься.
— Так из-за кого?! Приносил бы мне муж зарплату тысяч в десять, я б, может, и не считала бы копейки, а так — извини! Сосиски в холодильнике не бери. А если не пойдёшь работать, холодильник уберу в свою комнату. Понял?
— Тань, ты не кипятись, ладушки? Подожди месяцок. Тут наклёвывается одно дельце, выгодное… Шанс разбогатеть, малышка, вот увидишь…
Багровая Татьянина окраска начала потихоньку линять и снижать интенсивность. Роман знал свою сестру отлично: её самой эрогенной зоной с детства был кошелёк, и любые намёки на большие деньги также легко обманывали её и заставляли становиться доверчивой и кроткой, как другую женщину — намёки на большую любовь.
— Ты мне эти сказки уже десять лет рассказываешь…
— Танюш, ты не спеши… я, видишь ли, проводил разведку. Ну, по ночам. Скоро всё устроится. Только не порти мне политику, пожалуйста, а то я всё потеряю, а ты — вместе со мной.
— Криминал, что ли? — спросила Татьяна одновременно с недоверием и зарождающейся надеждой. — Да где тебе…
— Танюша, я тебе ещё ничего не могу сказать. Только одно — речь идёт об очень серьёзных деньгах.
Психологическое и философское образование снова сделали своё дело. Нежную женщину влечёт тайна и надежды на будущее. Очаровательной женщине хочется заполучить модные сапоги с острыми носами, куда не влезают её ступни, и полный набор французской косметики, которая, по предположению Романа, будет выглядеть на неземном личике, как разноцветная масляная краска на идоле с острова Пасхи. Утончённая женщина утопает в мечтах о том, как она будет пожирать виденные по телевизору деликатесы, запивать виденным по телевизору вином — и всё это напротив нового телевизора с суперплоским экраном.
Ладно. Всё это пустяки и издержки. Тем более что на мировую и в надеждах на будущее, добрая женщина угостила Романа сухой пригорелой картошкой, на вид, как писал бессмертный Диккенс, не более съедобной, чем развалины каменного капища друидов.
Давясь картошкой, Роман думал о том, что теперь необходимо постоянно помнить о сооружении таинственной мины и опасной походки, когда уходишь из дома.
И он продолжал исчезать по ночам, и по-прежнему, разумеется, не приносил в дом ни копейки, и по- прежнему терпел тычки и попрёки, пока в один прекрасный вечер, в виде жеста доброй воли не уселся смотреть с Татьяной и Петенькой телевизор.
Человек, не смотрящий телевизора, вызывал у доброй четы такой же суеверный ужас, как в средние века, вероятно, ужасал добрых христиан злонамеренный негодяй, не заходящий в церковь. Роман ненавидел телевизионный мир с его прокладками для критических дней, пивом, моющими средствами и идиотскими улыбками, но в тот вечер шёл фильм о вампирах, в смысле — о вампире, бедном Дракуле, склоняемом направо и налево.
Роман решил в виде исключения совместить приятное с полезным, заработать баллы и получить информацию — хотя о качестве информации в подобного рода развлекушках иллюзий не питал. Но — эпизод фильма навлёк его на мысль.
Замученный граф, дабы сделать вампиром свою возлюбленную, поил её своей кровью.
Вопрос решён и слово найдено. То самое недостающее звено, которое объясняет все непонятности между жизнью и смертью. Даже — почему мои дружки-Носферату требовали платы. Ясен перец — за свою кровь. Теперь всё понятно. Остаётся пустяк — раздобыть кровь вампира.
Раздобудь! Они этого не любят. И можно предположить, что при намёке на эту тему они начнут кусаться на поражение. Не хватало быть убитым сейчас, когда цель уже совсем рядом. Нет, господа
