Волки, принадлежащие свитам разных Львят, держатся хозяевами положения, высокомерно, пожалуй, глумливо: «Да таких денег не стоит твой младший сын! Видит Творец, честных среди плебса нет, одно жульё — учёны мало?» — демонстративно хватаются за оружие, издевательски хохочут. Торговцы стараются с ними не спорить — и сделки изрядно напоминают грабёж денной. Даже богатых купцов не защищает статус — волк забирает ремень с серебряной пряжкой, украшенной бирюзой, а перед бывшим его владельцем бросает горсть медяков: «На, подавись!» Зато друг с другом плебеи веселы и предупредительны — с оглядкой на власть имущих. Торговля держится плебсом, ремесленниками и земледельцами разной степени состоятельности — мне снова не отвязаться от мысленного сравнения лянчинской аристократии с оккупантами.
Впрочем, бесплотным наставникам отдают сами. Без звука. Хоть бы и даром. Этих боятся, кажется, даже больше, чем вооружённых до зубов волков. Наставники самодовольны и вальяжны, разговаривают елейно — но в тоне почти всегда ощущается скрытая угроза. Неладно в датском королевстве…
На нас посматривают с любопытством, но в разговоры не вступают — лянчинцы всё-таки не слишком доверяют таким шикарным мальчикам, как мои северяне, к тому же из-под шёлкового платка милого- дорогого Ча выбилась светлая прядь. Чужие — этого не скроешь. Мы интересуем купцов, но не только. Я замечаю в сторонке под навесом парочку странных молодых людей: вооружены весьма основательно, пистолетами и тяжёлыми мечами, одеты по-особому: синие штаны, заправленные в высокие сапоги, и довольно длинная, до середины бедра, широкая синяя куртка с капюшоном, накинутым на голову… но самое необычное — их фигуры и лица. Они уже давно не подростки, высоки, хорошо сложены — но в телосложении есть что-то… детское, что ли? Или девичье? Впечатление дополняют тонкие женственные лица — этакие недоделанные валькирии…
Они, конечно, бесплотные, но не обычные бесплотные. Когда-то Эткуру, показывая мне бедолагу- Соню, говорил, что вот такой приблизительно типаж, «игрушка», человек-фенька, женственная статуэтка, получается, если обрезать ребёнка, не достигшего Времени Любви. Но худенький Соня, сильно смахивавший на девушку, изрядно отличался от этих суровых бойцов с жёсткими холодными взглядами, профессионально сканирующими толпу…
— Что ты там рассматриваешь, Ник? — спрашивает Ар-Нель. — Я догадываюсь, что увиденное тобой весьма экзотично, но вряд ли настолько. Ри-Ё, мне кажется, нужен твой совет.
— И я выслушаю совет, — бормочет Юу. — Отвратительно.
Отвлекли меня. Мы стоим у палатки работорговца. Мне тоже отвратительно.
Признаюсь, я это иначе себе представлял. Каких-то обнажённых прелестниц, танцующих на помосте в ожерельях и браслетах, этакий Бахчисарайский фонтан по-лянчински… приступ больной фантазии после года простой безгрешной жизни.
Ничего подобного. Всё прозаично, буднично и дико.
Они сидят на вытертом до залысин старом ковре, брошенном прямо на землю под полотняным навесом. Демонстрировать себя совершенно не рвутся. Их — человек семь, молодых женщин, одетых в рваное тряпьё, заскорузлое от запёкшейся крови. Они тщетно пытаются запахнуть на груди куртки, которые вовсе не рассчитаны на женскую грудь, и отводят глаза от волков, которых тут больше, чем около других палаток. Волки и есть потенциальные покупатели — рядом больше никого не видать.
Торговец — обычный бесплотный, не вызывающий странных ассоциаций: похож на квадратную немолодую дамочку. Но есть ещё и охрана — трое крепких и основательно вооружённых парней, вполне «телесные». Кроме мечей и пистолетов у них — хлысты с металлическими рукоятками, и видно, что не только для красоты и впечатления: у худой девчонки с очень тёмным, как у мулатки, лицом и отчаянными глазами, на которой всей одежды — штаны, еле сходящиеся на бёдрах — длинный рубец через грудь и плечо. Впрочем, по сравнению с довольно грубо зашитой раной под рёбрами справа, едва начавшей заживать, след хлыста выглядит не очень страшно…
— Отребье! — фыркает красавчик-волк в чёрной проклёпанной замше. — Прайд опять бросил волкам кости… смотреть не на что!
— Никого не заставляем, — улыбается бесплотный. — Что поделаешь, войны нет. По всей земле примирение вышло, даже на границе с Шаоя тихо… Девки либо старые, либо случайные. Вот будет война…
— Штопанный хлам, — говорит другой волк, постарше. — А денег хочешь, как за здоровых, целых и свежих. Эй, ты! Да, ты, шаоя! Встань!
Плотная девочка с копной косичек в засаленных цветных ленточках, прикрытая какой-то замурзанной рубашонкой, тяжело поднимается и делает два шага вперёд, подволакивая ногу. На колене и выше — багровый шрам, нога плохо сгибается. Волк в сердцах сплёвывает:
— Еретичка — хромая!
— Так и прошу полторы тысячи, это ж не деньги за боевой трофей, — невозмутимо возражает бесплотный. — Хромота не помеха, родит нормально…
— Ага, хромая не сбежит, безрукая ножом не пырнёт, а безголовая вообще сокровище, а не рабыня — лежит себе тихо, ни есть, ни пить не просит! Ври, да знай меру!
— Смотри-ка, а вон та, сзади… Молоденькая…
— Ты, глазастая… подойди-ка!
Совсем юная девочка с тяжёлой волной косичек почти по пояс длиной, действительно глазастая, как котёнок, прикрывая руками грудь под распахивающейся вышитой безрукавкой, с трудом встаёт. Её штаны не сходятся на животе, слишком большом для тоненькой фигурки.
— Ах, гуо тебя подери совсем! Эта же — беременная! Сколько ж её брали все, кто хотел! До, после и во время! Ты, бесплотный, совесть потерял!
— Будто тебе лишний раб помешает, — бесплотный пожимает плечами, утрируя удивление. — Подумаешь! Все женщины рожают…
— Мне нужно, чтобы моих детей рожала, дубина ты!
— Стоп! — красавчик ухмыляется. — Сколько за беременную девку?
— Тысяча «солнышек».
— Пятьсот. И я её возьму. И не спорь — всё равно она тебе ни к чему. Жрёт ведь, как не в себя, а? Так вот, пятьсот — рискну. И она у меня родит прямо сейчас — а если выживет, пригодится моим людям.
— Идёт. Эй, ты… купили тебя.
Девочка шарахается назад, охранник толкает её к волку, а я успеваю подумать, что моё личное время наблюдать кончилось и надо вмешаться — и тут Ри-Ё стремительно бросается вперёд, выхватывая меч на ходу:
— Не смей её трогать, скот! — выкрикивает он волку в лицо, оттолкнув девчонку в сторону и заслонив собой.
Волк поражён. Похоже, понял, несмотря на невозможное произношение Ри-Ё.
— Откуда ты взялся, язычник? Она моя! — и едва успевает парировать удар.
— Остановите их! — визжит бесплотный пронзительно.
— Ник, присмотри за женщинами, — командует Ар-Нель, обнажая свой вассальский клинок, а наши волчицы, не сговариваясь и не дожидаясь приказа, хватаются за оружие.
Доля секунды — и я в центре драки. Единственное, что я могу сделать, это убрать беременную — я хватаю её в охапку и тащу в сторону. Она лёгонькая, как ребёнок, цепляется за меня тонкими пальцами, я подхватываю её под колени — на руках надёжнее — а Юу с мечом в правой руке и ножом в левой прикрывает нас с ней от чужих бойцов, которые непонятно откуда взялись.
— Уйди, уйди с ней отсюда, я прикрою! — кричит Юу.
Я успеваю заметить, что Ри-Ё рубится с красавчиком, и они сворачивают стойку навеса. Девочка на ломаном лянчинском просит: «Поставить меня, человек! Поставить Хинки-Кью на земля!» — но я бегу с ней к ювелирным рядам, где почти безлюдно, почему-то думая не об опасности, а о птичьей невесомости её тела. Юу вспарывает щёку и шею какому-то набежавшему верзиле, так и не успевшему перезарядить пистолет — и хромая еретичка лупит бесплотного работорговца откуда-то выдернутым колом, ломая ему протянутые руки — кто-то дико кричит, кто-то стреляет — и волчица-лянчинка с северной косой падает на колени, схватившись за грудь, а её подруга сносит голову стрелку — точно и легко, как с манекена — кровь
