однако, высокомерно отложил в сторону. Должен сознаться, что в тот момент я показался сам себе смешным.
Засунув сверток под плащ, которой не снимал все это время, он надвинул шляпу на лоб и поднял воротник. Даже близкий друг не узнал бы его в таком виде в темноте.
– До свидания, месье, – промолвил он. – Завтра в это же время.
Кивнул мне и скрылся в темноте.
Когда я пишу эти строки, события того дня явственно встают перед моими глазами. Я, конечно, точно не помню слов, которыми мы обменялись, но вижу перед собой человека с угловатыми чертами лица, лица тщеславного раба, долго мечтавшего о власти и наконец ее получившего. Всего час тому назад он вошел в мой кабинет простым слугой, а теперь покидал его богатым человеком. До сих пор слышу его слегка ироничный с нотками триумфа голос, когда он попрощался, уходя.
Сегодня все это кажется мне сценой из какой-то другой жизни. Но чувств, которые владели мной в последовавшие затем часы, до сих пор не забыл. Спать я не пошел. Час за часом сидел, запершись в своем кабинете, читая, делая заметки и рассортировывая полученные документы. К исходу ночи мне стали вполне понятными запутанные и сложные международные отношения того времени. Незаметно для себя уснул прямо за письменным столом, проснувшись от стука в дверь кабинета на следующее утро, когда секретарша пришла на работу.
Фотограф, обрабатывавший пленки, естественно, так ничего и не узнал о сути дела, хотя я и чувствовал себя несколько, как говорится, не в своей тарелке от того, что пришлось прибегнуть к его услугам.
К перепечатке документов с пленок с надлежащим увеличением я приступил тогда сам, проконсультировавшись у него по всем позициям, вплоть до проявления и закрепления фотобумаги. Сделав несколько удачных отпечатков, я отправил его спать, поблагодарив за труды.
На двух пленках было отснято пятьдесят два кадра. Работа шла механически и довольно споро. Содержанием документов я не занимался, экономя время. Главным для меня было, чтобы текст хорошо читался.
Тем не менее час проходил за часом. Было уже почти четыре утра, когда я наконец закончил всю процедуру. Пятьдесят два листа документов лежали передо мною просушенными, матово отблескивая. Усталости я не чувствовал.
Прежде чем покинуть подвальную каморку, осмотрелся, чтобы не забыть что-либо нужное и не оставить ничего подозрительного. Несколько отпечатков у меня не удались, и пришлось сделать пару дубликатов. Хорошо бы все это сжечь, но никакой печи поблизости не оказалось, так как в домах посольства было центральное отопление. Разложить костер я не решился. Поэтому разорвал испорченные и повторные отпечатки на мелкие клочки и спустил их в туалет. Только после этого направился в свой кабинет с пленками и всеми отпечатками. Там заперся и, как уже говорил, приступил к изучению документов. Помню, с каким удовольствием закурил сигарету после многочасового напряженного труда.
Удивление мое от документа к документу росло. На моем письменном столе находились секретные документы противника политического и военного характера, без всякого сомнения не фиктивные и весьма ценные. О таких мог мечтать любой агент. Поистине неоценимую услугу оказал Третьему рейху этот камердинер. Так что запрошенная им цена не была в действительности такой уж несуразно высокой.
Поскольку я привык к методической работе, то попытался сначала рассортировать документы по важности. А так как они все имели большое значение, разложил их по датам.
Ни один из документов не был старее двух недель, многие датированы буквально последними днями. В основном телеграммы, которыми обменивались министерство иностранных дел в Лондоне и британское посольство в Анкаре. Здесь были инструкции, запросы и ответы на них, касавшиеся как политических, так и военных аспектов. В левом верхнем углу на всех документах бросалась в глаза надпись «совершенно секретно». Кроме дат, на них имелись отметки радистов о передаче или приеме радиограмм. Специалистов это заинтересует, поскольку берлинские эксперты могли по ним попытаться расшифровать код английских дипломатов.
Особо важными для нас были телеграммы, касавшиеся отношений и обмена мнениями между Лондоном, Вашингтоном и Москвой. Должность, которую занимал лорд Хью, а также доверительное к нему отношение в Лондоне позволяли ему быть хорошо информированным во всех политических и военных вопросах, включая и особо секретные. Доказательством чего являлись документы, лежавшие на моем столе.
Из них неопровержимо следовало, что союзники имели не только намерение, но и обладали колоссальной возможностью для уничтожения Третьего рейха, причем в ближайшее уже время. Случай, связанный с не совсем для нас понятными мотивами Цицерона, позволил убедиться в том, что нацистская Германия и ее руководство шли навстречу неминуемой гибели. И документы эти являлись зловещим предзнаменованием, о чем говорили цифры и факты. Это не было пропагандой. Нас всех ожидало ужасное будущее. Германию могло спасти только чудо.
Над анатолийской долиной наступил уже рассвет, а я все сидел за зашторенными окнами, склонившись над документами. Поймут ли в далеком Берлине или даже в штаб-квартире фюрера суть, вытекавшую из этой информации к размышлению? Если да, то путь к спасению еще может быть найден.
Увы, я ошибался. Ответственные лица, признавшие в конце концов подлинность документов, тот факт, что никто не собирался ставить нам ловушку, не смогли или отказались увидеть всю полноту опасности, подстерегавшей страну. Они использовали материалы Цицерона только для споров между собой.
В Берлине даже торжествовали по поводу того, что у англичан были выкрадены столь секретные документы. В стратегическом же плане ценнейшая информация использована не была. Правда, специалисты по кодам все же нашли им применение.
Горько сознавать, что вся наша тяжелая и опасная работа и большое нервное напряжение пошли насмарку.
Эдвард Шихен
Взлет и падение агента
