счет крайне лаконичны. Оба они вечером накануне революции скрылись на спецсамолете в неизвестном направлении вместе с несколькими политиками из числа оппозиции и где-то переждали эти бурные дни. В воспоминаниях министра мы находим лишь нижеследующее замечание на эту тему: 'Что делала я со 2 по 7 сентября, в эти бессонные дни? Исполняла свой долг…' (О'Брайен сообщает несколько туманно: 'В эти дни я не брился, очень мало спал и много думал…' И хотя точки зрения всех трех мемуаристов на сентябрьские события совершенно не совпадают, их объединяет по меньшей мере одно: все они не высыпались. — Примеч. историка.
84
Прежние законы все еще действовали в Океании даже после подавления революции. Соответственно глава партии и государства не мог быть публично назван по имени, чтобы избежать чрезмерного властолюбия. Поэтому распространились самые различные догадки о том, кто возглавил новое правительство. Думали даже, что это сам Джонс, который якобы так и не был казнен во время больших чисток. Однако остается фактом, что анонимный Номер Первый, руководивший страной на протяжении трех десятилетий после сентября 1985 года, пользовался относительной популярностью. Об этом свидетельствуют его частые выступления по телевидению. Этот толстый, лысый человек небольшого роста говорил с населением весьма откровенно и не забывал в каждой речи подчеркнуть, что Океания — в сущности, малая страна. Это была столь очевидная истина, что с ней соглашались все слои общества, кроме некоторых закоренелых алюминистов, по-прежнему считавших Океанию великой державой. Таким образом, между правительством и народом со временем установилось единомыслие. К концу 90-х годов распространилось мнение, будто репрессии после подавления революции имели место без ведома и одобрения главы правительства. С другой стороны, все благоприятные изменения прямо связывались с его личностью, включая организацию первой туристической поездки из Океании в Гонконг (1993), разрешение игры в бридж (1994) и появление в магазинах сосисок (1995). Благодарное население Океании с добродушным юмором присвоило главе правительства прозвище 'Младший Брат'. — Примеч. историка.
85
Мне тоже не дали бежать. На таможне нашли микрофильм, хотя я тщательно запрятал его в серебряный портсигар. 'Что это такое? — спросил таможенный полковник угрожающе, но вежливо. — За это мы можем снять вас с поездки. Пожалуйста, ваши документы'.
Я потерял голову. Впервые в жизни, вопреки всем своим принципам, я ударил человека — и попал. Полковник изумленно посмотрел на меня и рухнул на пол. С тех пор он при смерти. — Примеч. историка.
86
Можно ли убивать человека? Вопрос поставлен неверно. Он должен звучать так: 'Возможно ли — и если возможно, то как — не убивать человека?' Где найти ту неделимую истину, которая была бы достойна человечества и при этом применима в земных условиях?
Здесь, в 'самой свободной в мире', как ее называют, Иркутской тюрьме никого не пытают. Мне разрешили взять с собой пишущую машинку, так что я могу работать. В моей камере есть телекран и проигрыватель. Есть даже маленькая ванна. Я могу по желанию выбирать одно из трех меню. Могу писать письма и принимать посетителей.
Охранников здесь нет — только психологи. Главный психолог провел меня по тюрьме. Кроме главного входа, огромное здание не имеет дверей. Все камеры встроены в стены.
— Наша система юстиции исходит из того, что заключение и одиночество оказывают на человека депрессивное действие, — сказал психолог. — По той же причине мы не прорубали окон, чтобы не надо было заделывать их решетками.
Все освещается лампами дневного света. Свежий воздух доставляется в запечатанных емкостях в достаточном количестве.
Тем временем я замечаю, что понемногу начинаю ненавидеть всю эту систему. — Примеч. историка.
87
На допросе следователь сказал, что за микрофильм меня ждет наказание. Но если таможенник умрет, то я убийца. Если даже он выживет, то меня будут судить за нанесение тяжких телесных повреждений. 'Неужели эта рукопись того стоила?' — спросил он.
Я предложил прочесть его коллегам по уголовной полиции курс лекций по истории Океании: в конце концов все мы специалисты, каждый в своей области. Какая наивность! Он наотрез отказался.
Я, конечно, понимаю, что меня наказывают не за этот невинный удар, а за мою рукопись. Истина — вот подлинный удар для них. — Примеч. историка.
88
Сегодня психолог показал мне выставку 'Искусство в Лаге'. Я видел также футбольное поле, где недавно состоялся матч между заключенными и вольными. 'Наши выиграли', — гордо сказал психолог. После этого он попросил меня рассказать о своем детстве. Я категорически отказался.
Я отказался от права писать письма и от свиданий с женой и потребовал, чтобы в моей камере установили настоящую дверь. — Примеч. историка.
89
Завтра процесс. По договоренности с адвокатом я буду защищаться сам. Я буду обвинять! Он замечательный человек и тоже ненавидит моего директора. Мы вместе разоблачим его. Он обещал мне после суда официально приобщить к делу мою рукопись. Тогда он сможет на законном основании вынести ее из тюрьмы и даже снять с нее копию. 'Для определенной цели', — сказал он с хитрым огоньком в глазах. — Примеч. историка.
