В углу двора тесной кучкой стояли трое мужчин, один из них держал на сворке двух крупных черных гончих. Когда они заметили, что к ним направляется мистер Боггис в своем темном костюме с пасторским воротничком, они смолкли и оцепенело застыли, недвижно и немо наблюдая за ним с явным подозрением.
Старший был приземист, с широким лягушачьим ртом и узенькими бегающими глазками. Звали его Рамминс, ферма принадлежала ему, но мистер Боггис этого не знал.
Долговязый парень, вроде бы с бельмом на глазу, был сын Рамминса, Берт.
Плосколицый крепыш с узким морщинистым лобиком и невероятно широкими плечами звался Клод. Он только что забежал к соседям, надеясь поживиться куском парной свинины или свежей ветчины: накануне Рамминсы закололи свинью, о чем Клоду было известно — визг разносился далеко окрест; на такое дело требуется ведь официальное разрешение властей, а у Рамминса, Клод знал точно, разрешения не было.
— Добрый день, — сказал мистер Боггис, — славная сегодня погодка.
Никто не шелохнулся. Все трое в ту минуту думали одно и то же — этот пастор явился невесть откуда неспроста, он подослан, чтобы все разнюхать и выведать, а потом доложить властям.
— Какие красивые собаки, — опять заговорил мистер Боггис. — Признаться, мне не доводилось видеть бега с гончими; зрелище, говорят, необыкновенно увлекательное.
В ответ снова молчание; мистер Боггис быстро взглянул на Рамминса, на Берта и Клода, потом опять на Рамминса. Он заметил, что у всех троих было одно и то же особенное выражение, сразу насмешливое и вызывающее, губы изогнуты в презрительной ухмылке, а нос издевательски задран.
— Позвольте спросить, не вы ли здесь хозяин? — обратился мистер Боггис к Рамминсу, нимало не смутившись.
— А что вам нужно?
— Прошу простить, что беспокою вас, тем более в воскресенье.
Мистер Боггис протянул ему визитную карточку, Рамминс взял ее и поднес к самому лицу. Остальные, не шевельнувшись, скосили глаза, пытаясь разглядеть, что там написано.
— Что же все-таки вам нужно? — спросил Рамминс.
Во второй раз за это утро мистер Боггис подробно объяснил высокие цели и помыслы Общества по охране редкой мебели.
— У нас такой нет, — заявил Рамминс, когда Боггис кончил говорить. — Зря теряете время.
— Одну минуточку, сэр, — мистер Боггис поднял вверх палец. — Последний раз я слышал эти же слова от старика фермера в Сассексе, а когда он в конце концов впустил меня в дом, знаете, что я там обнаружил? Старый замызганный стул на кухне в углу, и оказалось, что стоит он четыреста фунтов! Я помог его продать, и старик купил себе на эти деньги новый трактор.
— Что вы такое несете? — вмешался Клод. — Виданое ли дело, чтобы за какой-то стул четыреста фунтов отвалили!
— Простите, — веско заметил мистер Боггис, — но, к вашему сведению, в Англии найдется немало стульев, которые стоят вдвое дороже, и даже больше. И знаете где? Да повсюду — в простых деревенских домах, в углах и чуланах; хозяева ставят их вместо подпорок и подставок, залезают на них прямо в сапогах, подбитых гвоздями, чтобы достать банку джема с верхней полки или повесить картинку. И это чистейшая правда, друзья мои.
Рамминс беспокойно переминался с ноги на ногу.
— Вы что, хотите только зайти в дом, стать посреди комнаты и рассмотреть обстановку, так, что ли?
— Именно, — подтвердил мистер Боггис. До него наконец стало доходить, в чем причина такого недружелюбия. — Я не собираюсь совать нос в ваши шкафы и кладовки. Мне просто хочется посмотреть мебель, вдруг у вас там сокровища, и я смогу описать их в журнале, который выпускает наше Общество.
— Знаете, что я думаю? — промолвил Рамминс, сверля его злобными глазками. — А думаю я, что вы сами охотитесь за товаром. Чего бы вам иначе так уж хлопотать?
— Ах, да что вы! Откуда ж у меня такие деньги? Конечно, если я увижу какую-нибудь вещицу и она мне очень приглянется и будет по средствам, я, может, и не устою перед соблазном, приценюсь. Но, увы, такое случается крайне редко.
— Ладно, — сказал Рамминс, — по-моему, вреда большого не будет оттого, что вы зайдете в дом, раз уж вам так охота.
Он направился через двор к задней двери, мистер Боггис за ним. Следом потянулись Берт и Клод с собаками. Они прошли через кухню, где единственным предметом обстановки был самый простецкий стол, сбитый из сосновых досок, на нем валялся дохлый цыпленок. Оттуда они попали в довольно просторную и невероятно запущенную комнату.
А там!.. Мистер Боггис увидел его сразу; он замер как вкопанный и со свистом втянул в себя воздух. Так стоял он секунд пять, десять, пятнадцать, а может, и дольше, уставясь в одну точку, не веря, не смея поверить собственным глазам.
Только тут мистер Боггис осознал, что все трое — Рамминс, Берт и Клод, сбившись в кучу у камина, пристально наблюдают за ним. От них не ускользнуло, как он застыл, ахнул и вытаращил глаза; они, конечно, заметили, что он покраснел, а может, побледнел; так или иначе, они увидели достаточно, чтобы сорвать ему к черту всю игру; надо было немедленно исправлять положение. Не теряя ни секунды, мистер Боггис схватился рукой за сердце, шатаясь, добрел до ближайшего стула и, тяжело дыша, шлепнулся на него.
— Что с вами? — спросил Клод.
— Ничего страшного, — судорожно вздохнул он. — Сейчас пройдет. Будьте добры стакан воды. Сердце… шалит…
Берт принес ему воды и стал рядом, глупо ухмыляясь.
— А я подумал, вы вроде засмотрелись на что-то, — сказал Рамминс. Его лягушачий рот еще шире раздвинулся в хитрой усмешке, обнажив съеденные до корней зубы.
— Ну что вы, нет, конечно, — ответил мистер Боггис. — Сердце закололо. Извините. Бывает иногда. Через пару минут пройдет.
Подумай, не спеши, приказал он себе. А еще важнее — возьми себя в руки, а потом уж открывай рот. Спокойно, Боггис, не торопись. И главное — не суетись. Они, конечно, профаны, но не дураки. Они осторожны, подозрительны и хитры. А если в самом деле… Нет, не может быть, быть того не может…
Как бы страдая от боли, он прикрыл глаза ладонью. Потихоньку, очень незаметно, он раздвинул пальцы и глянул в щелку. Так и есть, стоит себе у стены; на этот раз он хорошенько его рассмотрел. Да, он был прав! Какие могут быть сомнения? Просто невероятно!
А увидел он такой предмет обстановки, за который любой ценитель мебели отдал бы что угодно. Непосвященному человеку он вряд ли показался бы заслуживающим внимания, тем более под слоем грязных белил, но для мистера Боггиса это была мечта его жизни. Как и всякий торговец мебелью в Европе и Америке, он знал, что из самых знаменитых и недосягаемых произведений английского столярного искусства восемнадцатого века более всего славятся три, известные под названием «комоды Чиппендейла». Их историю он знал назубок: первый был «открыт» в 1920 году в особняке в Мортоне и в тот же год продан на знаменитом аукционе Сотбис. Год спустя два других, привезенные из Рейнхем-холла в Норфолке, появились на том же аукционе, и все три пошли за баснословные деньги. Он не мог припомнить, сколько дали за первый, да и за второй тоже, но за третий — это уж точно — дали три тысячи девятьсот гиней. В двадцать первом году, заметьте. Сегодня такой комод потянет тысяч на десять. Сравнительно недавно кто- то — имени мистер Боггис не запомнил — подробно изучил эти комоды и доказал, что они, по всем признакам, созданы одним мастером, поскольку фанеровка изготовлена из одного и того же куска дерева и вырезана по одним шаблонам. Ни счетов, ни других бумаг обнаружить при них не удалось, но специалисты
