просто невозможно сохранить в секрете дело такого масштаба. Но фору в несколько дней мы тем не менее получили.
Он подошел к белой доске, открутил колпачок у фломастера и приготовился стрелять. Фломастер теперь был его служебным оружием.
— В ваших А-мозгах сегодня проходила усиленная работа. Давайте посмотрим на результаты. Нурландер?
Вигго Нурландер склонился над своей темно-синей записной книжкой и заговорил:
— Modus operandi. Я связался со всеми, от ФБР до службы безопасности Лихтенштейна, сделал множество международных звонков. На сегодня известны три группировки, которые практикуют выстрелы в голову, когда речь идет о казни: одно ответвление американской мафии, главарем которой является некто Карпони в Чикаго, самом гангстерском из всех американских городов; наполовину развалившаяся подгруппа РАФ[13] под командованием Ханса Коппфа; объединенный русско- эстонский преступный клан с неким Виктором-Икс во главе, который, по-видимому, можно считать сегментом русской мафии, как ее теперь называют. Речь всегда идет о казнях предателей или доносчиков, и ни в одном из случаев не сообщается о двух и только двух выстрелах. Точно такой же случай именно с двойным выстрелом мне так и не удалось найти. Я продолжаю поиски.
— Спасибо, Вигго, — сказал Хультин. Он целиком заполнил один угол доски. — Нюберг — общие враги?
Импозантному Гуннару Нюбергу, казалось, нелегко было справляться с ручкой, которая как-то неловко болталась в его большой руке.
— Видимо, это не основная нить расследования, — произнес он неуверенно. — Я не нашел никаких безусловных общих врагов. Разумеется, оба убитых прошли через Высшую Школу Торговли, но Странд-Юлен был на семь лет старше, поэтому никаких общих однокашников, на что можно было бы опереться, у них нет. А ведь именно во время учебы люди приобретают себе друзей и врагов на всю жизнь. Лет двадцать назад Даггфельдт выжил своего коллегу из фирмы, которую они вместе основали. Она называлась «Контолайн». Этого человека зовут Ункас Сторм, я нашел его в маленькой фирме по переработке железного лома, он сильно пьет. Он по-прежнему ненавидит Даггфельдта и, пользуясь его же словами, «станцевал джигу на его гробу», узнав об убийстве. Однако он не знал Странд-Юлена. У последнего есть бывшая жена, Юханна, которую он бросил без средств после развода в семьдесят втором году. Трудно представить себе человека, который мог бы ненавидеть сильнее; однако это чисто личная ненависть. Она мечтала «съесть его печень до того, как негодяя кремируют. Жечь его надо было бы так, чтобы он почувствовал, как огонь поджаривает его бока». Я также поговорил с более или менее скорбящими родственниками и пришел к выводу, что по Даггфельдту скорбят все же больше. И сын Маркус семнадцати лет, и дочь Макси…
— Макси? — переспросил Йельм.
— Видимо, это имя дано ей при крещении, — разведя руками, сказал Нюберг.
— Простите. Яхта Даггфельдта называется «Макси», поэтому я… извините.
— …и Макси, девятнадцати лет, кажется, искренне горюют по отцу, хотя он почти не бывал дома. Жена Нинни восприняла кончину мужа, что называется, стоически. Когда разговор зашел о яхте, она спросила, сможет ли она сразу ее продать. Я ответил, что да. То же самое касается вдовы Странд-Юлена Лилиан. Тот же стоицизм. Она фактически съехала из квартиры на Страндвэген, хотя развод был, как она выражается, «out of the question»;[14] она видела, что стало с первой женой, уже упоминавшейся Юханной. Она сделала определенные намеки относительно сексуальных пристрастий Странд-Юлена. Я цитирую: «По сравнению с нашим святым Бернардом тайские педофилы сущие ангелы». Возможно, это та нить расследования, которую следует раскрутить.
— Я уже начал ее раскручивать, — сказал Йельм. — Раздел интересов и свободного времени. Но ты уже закончил?
— Я только хотел добавить, что не смог найти его детей, дочь от первого брака Сильвию, тридцати лет, и сына от второго, Боба, двадцати лет. Оба, конечно же, работают за границей.
Йельм продолжил:
— Яхта Странд-Юлена была, по всей вероятности, «яхтой похоти». Я поговорил с одним из членов его команды, причем команда судна постоянно обновлялась и состояла из молодых светловолосых парней. Не знаю, как вы перенесете эту информацию, но у меня есть весьма детальное описание того, что происходило на борту.
— Грубыми мазками, пожалуйста, — лаконично заметил Хультин.
— А они и есть грубые. Он смотрел и отдавал приказы, создавал маленькие, цитирую, «живые картины» — это когда члены команды должны были застыть посреди акта, а он ходил вокруг и следил за тем, чтобы никто не нарушал тишину. Или он мог вставить юноше пенис или другой предмет глубоко в анус, причем молодой человек не смел пошевелиться до тех пор, пока Странд-Юлен не разрешит ему. Сам он участвовал в этом только как укротитель. Тут, по-видимому, у него с Даггфельдтом нет ничего общего. Я продолжаю расследование. У меня есть некоторые следы, ведущие к сводникам.
— Хольм и круг друзей, — продолжил Хультин свой опрос. Текст заполнил уже значительную часть доски. Хультин стал писать мельче.
В комнате зазвучал гётеборгский выговор Черстин Хольм:
— Наши с Нюбергом сферы деятельности все время соприкасались: в определенном смысле друзей и врагов бывает сложно разделить. Рискуя стать жертвой шаблонного мышления, я все же скажу, что люди этого уровня редко имеют друзей, которые их любят. Если это случается, то это конечно большая удача, но в большинстве случаев дружба для них — скорее побочный продукт, дополнение к получаемой выгоде. Короче говоря, такие люди приобретают друзей для того, чтобы ими пользоваться, чтобы поднять мнение о себе в глазах других, расширить круг уважающих их людей, развивать свое дело, создавая новые связи, или удовлетворять сексуальные потребности, знакомясь с чужими скучающими женами-домохозяйками. Мое впечатление схоже с тем, которое у меня сложилось на другом краю Швеции, а именно в Гётеборге: более или менее санкционированная смена партнеров настолько распространена, что можно говорить о длительных близкородственных связях и о внебрачных детях как о нормальном явлении. Думаете, я преувеличиваю?
— Продолжайте, — сказал Хультин в своей лаконичной манере.
— Нинни Даггфельдт намекала на многочисленные, но все же гетеросексуальные приключения во время командировок мужа по стране и особенно за границей, в Германии, Австрии, Швейцарии. Находясь дома, он предпочитал вести моногамный образ жизни. Отпуска он проводил на пресловутом паруснике с семьей, и только с семьей. Дочь получила свое имя в честь определенного типа яхты — то есть в честь тех яхт, которые они приобретали с начала семидесятых годов, а не какой-то конкретной яхты, потому что они меняли судно примерно каждые три года, причем всегда на большее. Нинни ненавидела эту, по ее словам, «мерзкую посудину», но сохраняла хорошую мину при плохой игре, а Даггфельдт хоть и стыдился ее на борту, но каждый раз брал с собой.
Черстин принялась листать свою записную книжку.
— Здоровячка с морской болезнью, — произнес Йельм.
Хольм посмотрела на него оценивающе и продолжила:
— Именно так. Я снова привожу слова Нинни: она старалась сохранить лицо, но ей была отвратительна эта «липкая семейная близость, которая тянулась ровно две недели, как срок хранения невостребованного письма на почте, и больше в течение года не повторялась». Лилиан Странд-Юлен выразилась яснее: Гуннар уже цитировал ее высказывание о святом Бернарде, а… Пауль, да? — со всей ясностью обрисовал детали путешествий его яхты. Мы могли бы, конечно, предположить, что две вдовы, на сегодняшний день свободные и экономически независимые до конца жизни, чем бы они ни занялись, женщины, просто-напросто наняли вскладчину профессионального убийцу. Это разрушило бы гипотезу о серийных убийствах. Но проблема в том, что эти женщины не знали друг друга. У них множество общих друзей и приятелей, можно даже говорить об общем круге знакомств, но сами они не имели никакого представления друг о друге. Так они утверждают. Мы, конечно, будем продолжать проверять это. Есть некая Анна-Клара Хуммельстранд, жена Георга Хуммельстранда, директора-распорядителя «Нимко Финанс», которая, по-видимому, была близкой подругой обеих вдов. Сегодня утром она уехала в Ниццу, что может представлять некоторый интерес. Можно предположить, что фру Хуммельстранд играла своего рода
