гигантских женщин в цирке. Я видел женщин, занимающихся борьбой и поднятием тяжестей. Я видел громадных женщин племени масаи у подножия Килиманджаро. Но никогда я не видывал такую высокую, широкую и толстую женщину, как эта. И наружности столь отталкивающей. Она вырядилась и тщательно причесалась по случаю самого большого события в своей жизни, и за те две секунды, которые пролетели прежде, чем один из нас заговорил, я смог разглядеть почти все: серебристо-голубые волосы с металлическим отливом, каждая прядь которых была прилеплена там, где нужно, коричневые свинячьи глаза, длинный острый нос, почуявший неладное, кривые губы, выступающую челюсть, пудру, тушь для ресниц, ярко-красную помаду и, что меня особенно потрясло, внушительных размеров грудь на подпорках, выступавшую, точно балкон. Она выдавалась так далеко, что было удивительно, как эта женщина не опрокидывалась под ее весом. И вот этот надутый исполин стоял передо мной, обмотанный с головы до пят в звездно-полосатый американский флаг.
— Миссис Эльвира Понсонби? — пробормотали.
— Да, я миссис Понсонби, — прогудела она. — Что вам угодно? Я очень занята.
— Миссис Понсонби, — сказал я. — Президент приказал мне доставить вам это лично.
Она тотчас растаяла.
— Как это мило! — громогласно заявила она. — Как это чудесно с его стороны!
Двумя своими огромными ручищами она выхватила коробку. Я не препятствовал этому.
— Мне велено проследить, чтобы вы открыли ее, прежде чем отправиться на банкет, — сказал я.
— Разумеется, я открою ее, — сказала она. — Я что, у вас на глазах должна это сделать?
— Если не возражаете.
— О’кей, входите. Но у меня не много времени.
Я последовал за ней в гостиную.
— Мне велено присовокупить, — произнес я, — наилучшие пожелания от президента президенту.
— Ха! — рявкнула она, — Мне это нравится! Он просто прелесть!
Она развязала золоченую тесьму на коробке и сняла крышку.
— Я так и думала! — вскричала она. — Орхидеи! Как это прекрасно! Да их и не сравнить с этими малюсенькими цветочками, которые я нацепила!
Я был настолько ослеплен обилием звезд у нее на груди, что и не заметил единственную орхидею, которую она прикрепила слева.
— Я должна сменить украшение, — заявила она. — Президент наверняка захочет увидеть свой подарок на мне.
— Несомненно, — сказал я.
Чтобы вы лучше представили себе, как далеко выступала ее грудь, должен вам сказать, что, когда она потянулась, дабы открепить цветок, ее вытянутые руки едва коснулись его. Она повозилась с булавкой какое-то время, но никак не могла увидеть, что делает.
— Страшно боюсь порвать свое нарядное платье, — сказала она. — Ну-ка, помогите мне.
Она резко обернулась и ткнулась своей исполинской грудью мне в лицо. Я заколебался.
— Ну же! — прогремела она. — Не могу же я тратить на это целый вечер!
Я взялся за булавку и в конце концов сумел отстегнуть ее от платья.
— А другую давайте прикрепим, — сказала она.
Я отложил ее орхидею и бережно вынул из коробки свои цветы.
— Булавки там есть? — спросила она.
— Не думаю, — ответил я.
Вот чего я не предусмотрел.
— Все равно, — сказала она. — Пустим в дело вот эту.
Она отстегнула булавку от своей орхидеи, и не успел я остановить ее, как она схватила три орхидеи, которые я держал в руках, и с силой проткнула белую ленту, стягивавшую стебли. Она проткнула ленту именно в том месте, где была спрятана моя маленькая капсула с “Сукой”. Булавка уперлась во что-то твердое и дальше не проходила. Она ткнула еще раз. И снова булавка уперлась во что-то металлическое.
— Что это там еще? — возмущенно фыркнула она.
— Дайте-ка мне! — воскликнул я, но было слишком поздно, потому что “Сука” из проколотой капсулы уже разливалась мокрым пятном по белой ленте, и сотую долю секунды спустя запах сразил меня.
Он ударил мне прямо в нос. Вообще-то это был и не запах вовсе, потому что запах — это нечто неуловимое. Запах нельзя почувствовать физически. А это было нечто ощутимое. Плотное. У меня было такое чувство, будто некая горячая жидкость ударила мне в нос под высоким давлением. Это было чрезвычайно неприятно. Я чувствовал, как что-то забивается в нос все дальше и дальше, проникает за носовые перегородки, проталкивается за лобные пазухи и устремляется к мозгу. Звезды и полосы на платье миссис Понсонби неожиданно начали прыгать и скакать, а потом и вся комната запрыгала, и я услышал, как в голове у меня застучало. Мне показалось, будто я попал под действие наркоза.
В этот момент я, должно быть, совсем потерял сознание, быть может, всего-то на пару секунд.
Придя в себя, я обнаружил, что стою голый посреди розовой комнаты, а в паху у меня происходит что-то забавное. Я опустил глаза и увидел, что мой любимый половой орган вырос до трех футов в длину и соответствующей толщины и продолжал увеличиваться. Он удлинялся и раздувался с невероятной быстротой. В то же время сам я становился все меньше и меньше. Все больше и больше увеличивался мой удивительный орган и все продолжал расти, пока, клянусь Богом, не вобрал в себя все мое тело. Теперь я был гигантским перпендикулярным пенисом семи футов роста и таким красивым, что лучше и не бывает.
Я прошелся танцующей походкой вокруг комнаты, чтобы отпраздновать мое новое великолепное состояние. На пути я повстречал девицу в усыпанном звездами платье. Она была очень большая, по крайней мере для девицы. Я вытянулся в полный рост и продекламировал во весь голос:
Девица подпрыгнула и обхватила меня обеими руками. А потом прокричала:
Минуту спустя мы оба взлетели на миллионы миль во внеземное пространство и помчались по Вселенной сквозь дождь красных и желтых метеоритов. Я скакал, припадая к ее голой спине и крепко сжимая ее бедрами. “Быстрее! — кричал я, вонзая длинные шпоры в ее бока. — Быстрее!” И она летела все быстрее, кружась и толчками уходя к краю неба, и в ее гриве струился солнечный свет, а в хвосте кружился снег. Силу я в себе ощущал неимоверную. Я был всемогущ, неповторим. Я был Богом всей Вселенной, я расшвыривал планеты, ловил ладонью звезды и отбрасывал их в сторону, точно это были шарики для игры в настольный теннис.
Какой экстаз, какое блаженство! О Иерихон, Тир и Сидон! Стены рухнули, и твердь небесная обрушилась, и в мое сознание среди дыма и огня медленно вплыла гостиная “Уолдорф Тауэрс”. Все было перевернуто вверх дном. Ураган и то нанес бы меньший урон. Моя одежда была разбросана по полу. Я начал торопливо одеваться и через полминуты был одет. И я уже бежал к двери, когда услышал чей-то голос, доносившийся из дальнего угла комнаты, где лежал перевернутый вверх ногами стол. “Не знаю, кто
