Глеб сознался, что в этом отношении не всё гладко. Священник злорадно потер руки.
- А что я вам говорил! По–моему и вышло! Я знал, что вы по миру пойдете! Затевать здесь такое дело немыслимо!
Когда священник ушел, Евгений постоял, посмотрел ему вслед, а затем ударил кулаком по столу:
- Скорее умру, но не отступлюсь!
В другой раз к братии заглянул сотрудник русской газеты, тоже священник, о. Алексей Павлович. Снисходительно посмотрел на работу братьев, видимо. Сравнивая их дедовские методы со своим хорошо оснащенным издательством. Вскоре в своей газете он напечатал статью о братии: «Воистину труд любви! Двое умных, образованных молодых людей, богословов, печатают журнал на станке XV века. В нашем XX веке люди поворачивают вспять ко временам Гуттенберга. Зачем?»
Прочитав, Глеб подумал: «Он представляет всё так, будто мы нарочно прибегаем к допотопным методам, будто нам по карману современная техника. Он, вероятно, полагает, что мы непременно берем деньги от епархии. Но в том?то и дело — мы как раз этого и не хотим!»
Он подвел Евгения к иконному углу, велел перекреститься и прочитать статью. Просмотрев ее, Евгений решительно заявил: что бы там не писали про них, он хочет подвижничества. Только подвиг оправдает их работу, только подвиг наполнит жизнь содержанием.
Именно это чувство Глеб и хотел вызвать в друге. Он еще раз убедился, что брат готов и умеет страдать. На этом общем страдании во имя Бога и зиждилось их Братство. Евгений высказал великую истину: без подвига их труд тщетен. Было бы сущим лицемерием печатать на страницах журнала о добровольно взявших бремя страданий ради Царствия Божия и не приобщиться самим — хоть в малом! — этих страданий. Глеб и Евгений пришли к выводу, что без самопожертвования, без полного отречения от мира, их печатное слово не будет иметь духовной силы, не откликнется в душах читателей. «Но если слово это будет напитано нашим потом и слезами, тогда, пожалуй, оно не останется втуне», — говорил Глеб.
Неудивительно, что дьявол искушал братию отказаться от их
В 1965 году десять тысяч долларов были большими деньгами. Братия смогли бы не только решить все текущие финансовые вопросы, но и купить кое–какое современное типографское оборудование. В конце недели, когда приехал Глеб, Евгений радостно поведал ему новость и спросил его мнение. «Что?то здесь нечисто, — сказал тот, — как, говоришь, называется Общество?» Что могло быть безобиднее Общества православного образования? Но когда Глеб разобрался что к чему, выяснилось, что не так?то всё и безобидно. Общество ставило своей целью проповедовать работы апостола Макракиса, греческого мыслителя начала нашего века, впавшего в нездоровый мистицизм и начавшего выступать с весьма странными, претендующими на истинность идеями. Поклонники вознесли его превыше всех святых Отцов прошлого, называя его работы «величайшими после Библии книгами». Вот их?то и хотел рекламировать в «Православном Слове» недавний гость.
Братия поблагодарили Господа за то, что избавил их от искушения, написали вежливый отказ Обществу и продолжали по старинке, вручную набирать тексты[14].
Меж тем газетная статья о «допотопных» печатных методах братии получила весьма забавное продолжение. Как?то к ним наведался русский, скупщик антиквариата. Прочитав, что братия работают на станке XV века, он возгорелся желанием посмотреть на такую музейную редкость. Велико же было его разочарование, когда взору его предстал дешевый простой станок, выпущенный в начале столетия.
ИТАК, ЕВГЕНИИ и Глеб продолжали свой подвиг, а двое других братий избрали иные пути. В конце концов они, как и Евгений с Глебом, стали иеромонахами: Владимир — Русской, а Антоний — Сербской Церкви, т. е. выполнили обет, данный на встрече Братства 12–го сентября 1964 года — посвятить всю жизнь служению Святой Православной Апостольской Церкви.
И всё же Евгению и Глебу грустно было видеть, как отходят от них былые друзья. Один покинул их внезапно, оставив лишь краткую записку. Узнав об этом, архиеп. Иоанн сказал лишь: «Значит, был нетвердым». А Евгений в летописи пришел к заключению, что «конечно же, Братство должно было пройти суровые испытания».
Второй брат–основатель охладевал мало–помалу. «Мне кажется, ему просто неинтересно наше Братство, — писал Евгений Глебу, — а посему нам с тобой надо работать еще усерднее».
Так и трудились они плечом к плечу до смерти Евгения. Более сотни людей прошло через Братство за эти годы, но лишь двое остались верны завету «держаться до последнего». Время показало, что лишь им посильно нести добровольное бремя.
Американская душа
Евгений Роуз.
ОДИН МОЛОДОИ православный, не раз бывавший в лавке, вспоминает: «Не скажу, чтобы я хорошо узнал душу Евгения. Он молчалив, погружен в себя, может, даже застенчив. Помню, никогда не заставал его в праздности. Всё время он бывал чем?то занят, будь то дела книжной лавки, или участие в утренних и вечерних службах (Евгений ежедневно пел на клиросе в соборе неподалеку), или работа над «Православным Словом». Евгений не знал ни минуты отдыха».
Молчаливый, скромный, исполненный достоинства и серьезности Евгений порой получал шутливые прозвища от Глеба, то «холодной рыбы», то «бездушного американца», за разительно отличавшийся от страстного и порывистого русского характер. В годы становления Братства Глеб не раз и не два убедился, сколь велика душа его скромного друга.
Однажды Глеб, натура типично русская, порывистая, впал в полное и безнадежное разочарование. Была суббота, и он провел весь день с Евгением, набирая текст. Требовалась крайняя сосредоточенность: случись пропустить слово, нужно перебирать целый абзац, а это означало не один час дополнительной работы. И, как назло, их всё время отвлекали посетители. Наконец, они взмолились, чтобы их оставили в покое. «Как же так: просим, чтоб никто в магазин не заходил, а на дверях табличка «Открыто»!» — вознегодовал про себя Глеб.
Когда же и впрямь приспело время закрывать лавку, терпение у него лопнуло.
- Ради чего должен я здесь надрываться! — воскликнул он. — В Монтерее работаю с утра до ночи, чтобы семью прокормить, а в выходные — здесь точно раб спину гну! Ради чего я должен от всего в жизни отказаться?! Даже от толики счастья?! Даже девушек бросил для того, чтобы здесь батрачить. Хватит! Ухожу в город! Пора и мне развеяться.
Евгений невозмутимо выслушал друга. Вкусив «прелестей жизни» куда больше, чем Глеб, он познал им цену и отрекся от них, умерев для мира. Он видел, что друга «занесло» и тот сам не понимает, что говорит.
- Не глупи, — попытался урезонить он Глеба, — всё это пустое, мирские утехи бессмысленны. Истинное счастье и радость как раз в нашем страдании.
Глеб резко повернулся и вышел, хлопнув дверью. Побродив по городу, он решил посмотреть новый авангардистский фильм, «потрясающий и высокохудожественный», по отзывам. Увы, кроме отвращения он ничего не испытал и ругал себя последними словами за то, что допустил в душу подобную скверну.
Часов в 11 вечера он вернулся к Евгению домой. Друг скрючившись лежал в углу под иконами и спал. Глеб сразу всё понял: всё это время Евгений молился за него, дабы он, Глеб, был избавлен от искушения, и так, простершись пред иконами, и заснул в полном изнеможении. Глеб поразился: сколько братской любви сокрыто в «бездушном американце».
От Евгения же получил Глеб и урок сострадания бедным и обездоленным, убедился в искренности
