что и Рим готы не смогут удержать, ибо, как только явится Велизарий, население Рима – больше ста тысяч прекрасно вооруженных и обученных воинов – перейдет на сторону врага.
И Витихис решил оставить Рим и отступить в крепкую и надежную Равенну, стянуть туда силы готов и потом с большим войском двинуться на врага.
Это решение было большой жертвой – ему было бы гораздо приятнее вступить в бой, чем отступать перед врагом царства. Потом, что подумает народ, готы, так презирающие врага? И послушают ли еще они его? Ведь германский король должен больше советовать и убеждать, чем приказывать. Часто бывали случаи, когда готы принуждали своих королей вступать в битву.
Занятый этим мыслями, сидел Витихис в своей палатке в Регете, как вдруг вошел Тейя.
– А, это ты, Тейя, ну что же?
– Оба мертвы, – ответил он.
– Как? Ты убил обоих? – спросил Витихис.
– Нет, я не убиваю женщин, – ответил Тейя. – Теодагада я догнал и убил, а Готелинда спустилась в катакомбы за сокровищами, спрятанными там. Факел ее потух, и она заблудилась в бесчисленных коридорах. Через пять дней ее нашли – от ужаса и голода она сошла с ума. Когда ее вывели на воздух, она умерла.
Тут в палатку вбежали Тотила, Гильдебранд, Гильдебад и еще некоторые готы.
– Бунт! – закричали они.
– Что случилось? – спросил Витихис.
– Граф Арагад восстал против тебя. Тотчас после избрания он отправился во Флоренцию, где властвует его старший брат, герцог Гунтарис. В доме его живет Матасунта, в качестве его пленницы или жены Арагада – неизвестно. Но братья провозгласили ее королевой и начали сзывать на защиту этой «королевской лилии», как они называют ее, своих многочисленных приверженцев. Все сторонники Амалов также присоединились к ним, кроме того, они наняли многочисленные войска гепидов и аваров и теперь собираются идти к Равенне.
– О Витихис, – с гневом вскричал Гильдебад, – дай мне отряд в три тысячи и пошли во Флоренцию. Я скоро привезу тебе эту «королеву готов» вместе с ее защитниками в одной клетке.
– Дело очень серьезно, – озабоченно сказал Гильдебранд. – Впереди – стотысячное войско Велизария, позади – коварный Рим, наши войска далеко, и ко всему этому еще междоусобная война в самом сердце государства!
– Теперь нам не остается выбора, – спокойно сказал Витихис. – Теперь мы должны отступить.
– Как? – с негодованием спросил Гильдебад. – Отступить?
– Да, мы не должны оставлять врага за спиной. Завтра же утром мы отступим к Риму и потом дальше – к Флоренции и Равенне. Восстание должно быть погашено раньше, чем оно разгорится.
– Как? Ты отступаешь перед Велизарием? – негодовал великан Гильдебад.
– Только для того, чтобы вернее поразить его, Гильдебад.
– Нет! – закричал Гильдебад. – Этого ты не посмеешь сделать! Витихис спокойно подошел к нему и положил руку ему на плечо.
– Я твой король, – сказал он. – Ты сам избрал меня. Громче других звучал голос: «Да здравствует король Витихис!» Ты знаешь, – и Господь знает, – что я не стремился к этой короне. Вы сами надели ее мне на голову: возьмите же ее теперь, если вы не доверяете мне. Но пока я король – вы должны верить и повиноваться мне, иначе мы все погибнем.
– Ты прав, – опустив голову, ответил Гильдебад. – Прости, я постараюсь загладить свою вину в битве.
– Теперь отправляйтесь к своим отрядам и распорядитесь снять лагерь. Завтра утром мы отступаем. А ты, Тотила, поедешь в Галлию к королю франков с важным поручением…
Вечером в тот день, когда войска готов вступили в Рим, в комнате Цетега собралось несколько молодых римлян.
– Так это список слепых приверженцев Сильверия? – спросил он.
– Да, – ответил Люций Лициний. – Но это была большая жертва, префект: вместо того, чтобы сражаться, я все время должен был выслеживать этих попов.
– Терпение, дети мои. Мы должны иметь своих врагов в руках. Скоро… В эту минуту слуга доложил, что какой-то воин-гот желает видеть префекта.
– Впусти его, – сказал Цетег.
Через минуту молодой человек в шляпе и плаще готов бросился на грудь Цетегу.
– Юлий! – холодно отступая, сказал Цетег. – Ты слишком похож на варвара! Как ты попал в Рим?
– Я сопровождаю Валерию под защитой готов. Мы прямо из дымящегося Неаполя.
– А, так ты сражался там со своим златокудрым другом против Италии? Для римлянина прекрасно, не правда ли, друзья? – обратился он к молодежи.
– Нет, отец, я не сражался и не буду сражаться в этой несчастной войне. Горе тем, кто возбудил ее!
Префект смерил его холодным взглядом.
– Горе, что подобный отступник – мой Юлий! Вот, римляне, смотрите на римлянина, в котором нет жажды свободы, нет ненависти к варварам.
