народов имени Патриса Лумумбы Феликса Эмакуэде, способного, симпатичного и интеллигентного. Феликса мы утвердили.
«Совсем пропащий» самый постановочный мой фильм. Художники — супруги Борис и Элеонора Немечек — проделали гигантскую работу: в Литве, Латвии, на Украине и в павильонах построили декорации, задекорировали дома, корабли. Мы старались, чтобы все как можно более походило на Америку XIX века. Некоторые сцены пришлось снять «монтажно»: например, на Днепре Король с Герцогом отплывают от корабля на лодке, а причаливают к пристани уже на Даугаве, в Латвии. (Там был городок, напоминающий американский, но не было корабля.) Или — пара подъезжает на коляске к усадьбе в Латвии, а девочки им навстречу бегут уже в Литве.
С ассистентом по реквизиту нам очень повезло. Он был фанатично дотошным и старался, чтобы в кадре все было подлинное. Благодаря ему в сцене «Король считает деньги» мы сняли настоящие золотые доллары XIX века. (В павильон «Мосфильма» въехал броневичок Госбанка, и вооруженные автоматами охранники вынесли оттуда тяжелый кейс с золотыми долларами.) Он достал оригинальную карту Америки времен детства Марка Твена, а лодку XVIII века, выдолбленную из цельного бревна, одолжил в областном музее. Ну, и много всего другого. Апогеем его деятельности стал настоящий американский гроб — роскошный, покрытый черным лаком, с бронзовыми ручками и белым блестящим шелком внутри. Замечательный гроб, так и хотелось в него лечь.
С костюмами мы обращались более вольно и одевали героев, не придерживаясь исторической достоверности. Так, на Герцога художница по костюмам Света Ольшевская надела старые, рваные брюки из холста, фрак, мятую рубашку без воротничка, а на ноги — на босу ногу — поношенные босоножки, найденные в запаснике костюмерного цеха «Мосфильма». Мы знали, что таких босоножек в девятнадцатом веке в Америке никто не носил, но зато герцог мог, не снимая обуви, стричь маникюрными ножницами ногти. И таких вольностей в фильме немало.
Я считаю, что роль Герцога — лучшая роль Кикабидзе. К сожалению, в фильме, звучит не его голос, — Бубу озвучил другой актер. Мы еще до съемок решили: не стоит, чтобы американский жулик говорил с грузинским акцентом.
Между прочим. Как-то в Ташкенте я смотрел по телевизору фильм Татьяны Лиозновой «Семнадцать мгновений весны», дублированный на узбекский язык. Там Борман, когда вошел в кабинет к фюреру, выкинул вперед руку и воскликнул: «Салам алейкум, Гитлер-ага!»
Фильм «Совсем пропащий» был большой и трудный. Но, как и в первой книге, не буду вас утомлять рассказами о творческих поисках и о производстве. Расскажу только, что больше всего запомнилось. Начну с «мелких подробностей».
МЕЛКИЕ ПОДРОБНОСТИ
В начале подготовительного периода пришла Лика Авербах (на этом фильме она была уже вторым режиссером) и попросила меня подписать письмо в Госкино с просьбой утвердить Феликсу Эмакуэде ставку 25 рублей за съемочный день.
— А утвердят?
— Надо пробить, Георгий Николаевич, они же бедные, эти Джимы.
В письме было написано, что у Феликса дома, в Нигерии, осталась многодетная семья: папа — безработный, мама — прачка, много сестер и братьев. Феликс — старший сын. И вся семья живет на его стипендию.
— Это действительно так или это плод твоей фантазии? — спросил я Лику.
— Я его не спрашивала, но, думаю, что это недалеко от истины. Вчера в буфете он на обед взял только винегрет и компот.
Я подписал письмо. Его отвезли, там прочитали и ставку утвердили.
Через неделю ко мне пришла Лика и огорченно сообщила, что мы — в глубокой заднице! Рома выяснил, что папа у Феликса оказывается никакой не нищий, а банкир, миллионер! Владелец железных дорог Нигерии. У этого папы — четыре сына. Один учился в Сорбонне, другой в Оксфорде, третий в Гарварде, а четвертого, Феликса, он отправил к нам, на всякий случай. И теперь папа боится, что русский корабль потонет, и предлагает купить для фильма судно в Австрии или в Германии. Феликс стесняется мне это сказать и просил ее спросить насчет корабля.
Я вызвал Феликса и попросил его никому не говорить, кто его папа, рассказал про письмо и объяснил, что, если узнают, у меня будут неприятности. А папе сообщить, чтобы он не волновался, потому что корабль у нас будет новый, финской постройки.
Феликс сказал, что он все так и сделает.
И слово свое сдержал. Был скромным, вместе с группой питался в столовой корабля за семнадцать копеек в день. Попросил даже (очевидно для маскировки), чтобы деньги за роль ему дали только в конце съемок, а теперь платили только суточные.
Начали мы снимать сначала в Литве, потом в Латвии. А потом, когда стали снимать на Днепре, группа жила на трехпалубном корабле «Богдан Хмельницкий», и капитан корабля проявил к Феликсу особое внимание — очевидно, пронюхал, что он сын миллионера, — в столовой посадил его за свой капитанский столик. Его и почему-то фотографа Дмитрия Мурашко. И еще капитан прикрепил к Феликсу матроса с моторной лодкой, на случай, если вдруг ему или Дмитрию Мурашко захочется покататься или порыбачить. Но и этого капитану показалось недостаточно, и он предложил переселить Феликса в каюту люкс, которая была у нас гримерной и костюмерной, а Мурашко — в каюту рядом, в которой жил Басов. Я сказал капитану, чтобы он оставил все, как есть: кто где живет, решаю я.
— Ну, Георгий Николаевич, сын таких родителей! В пароходстве, когда узнали, кого я везу, велели проявить максимум гостеприимства. Да и по-человечески жалко хлопца! Папа умер, мама в тюрьме.
— Откуда у тебя такие сведения?! — заволновался я.
— Не надо, Георгий Николаевич! Мне ваш мальчишка рассказал.
— Что он рассказал, когда?
— Все! Что папа у парня — Патрис Лумумба, а мама — Анджела Дэвис. Только вы меня не выдавайте, Георгий Николаевич! А то я Дмитрию Марковичу слово дал молчать.
— А что, Дмитрий Маркович тоже в курсе?
