прекращению самой возможности всякого дальнейшего преуспеяния или прогресса в истории внесением нового миросозерцания, новых целей, новых стремлений, всегда коренящихся в особом психическом строе выступающих на деятельное поприще новых этнографических элементов.
Чтобы убедиться в этом, стоит только обратиться к сокровищнице исторического опыта. Представим себе, что владычество римлян было бы всемирным не в гиперболическом, а в действительном смысле. За отсутствием внешнего толчка, который ускорил бы разложение громадного римского культурно- исторического типа, пришедшего в гниение вследствие внутренних причин, и развеял бы по всем ветрам поднимавшиеся из него заразительные миазмы,- откуда явилось бы обновление? Само христианство не могло влить новой жизни в это испортившееся тело и успело только высказать свою несовместимость с римским порядком вещей. Сам божественный Основатель его не сказал ли, что вино новое не вливается в меха старые, ибо и меха лопнут, и вино прольется. Не все ли было равно в этом единственно существенном отношении, составлял ли бы Рим монархию, республику или даже просто ряд связанных между собою (или даже не связанных) какою-либо определенною политической связью государств? Не одинаковы ли были, в сущности, последствия разложения греческого культурного типа, хотя он и был разбит на многие независимые друг от друга политические единицы: царства Македонское, Сирийское, Египетское, греческие республики и даже республиканские федерации? Не видим ли мы, напротив того, что там, где (как в Китае) не происходило разрушения древних переживших себя культур, обновление не приходило извнутри? В устаревших политических телах, точно так, как и в отдельных людях, с иссякновением родника живых сил остается одна лишь форма, за которую они хватаются, как за священный Ковчег Завета, и в охранении ее во что бы ни стало видят свое единственное спасение.
Ни отдельные люди, ни целые народы не могут в старости переродиться и начать жить иным образом, исходить из новых начал, стремиться к другим целям,что, как мы видели, есть необходимое условие прогресса. Следовательно, для того чтобы культурородная сила не иссякла в человеческом роде вообще, необходимо, чтобы носителями ее являлись новые деятели, новые племена с иным психическим строем, иными просветительными началами, иным историческим воспитанием; а следовательно, надо место, где могли бы зародиться эти семена нового,- надо, чтобы не было все подчинено влиянию, а тем менее власти одного культурно-исторического типа. Большей клятвы не могло бы быть наложено на человечество, как осуществление на земле единой общечеловеческой цивилизации. Всемирное владычество должно, следовательно, страшить не столько своими политическими последствиями, сколько культурными. Не в том дело, чтобы не было всемирного государства, республики или монархии, а в том, чтобы не было господства одной цивилизации, одной культуры, ибо это лишило бы человеческий род одного из необходимейших условий успеха и совершенствования - элемента разнообразия. Итак, мы можем сказать с полною уверенностью, что Всеславянский союз не только не угрожает всемирным владычеством, но есть единственное предохранение от него.
Но возможно ли существование такого союза или, по крайней мере, сколько-нибудь продолжительное устойчивое существование его? Не показывает ли исторический опыт, что большая часть федерации были весьма недолговечны и притом не пользовались большою политическою силою. Если вникнуть в условия этой слабости и недолговечности, то легко усмотреть, что на это существовали всегда особые причины, заключавшиеся не в самой федеративной форме, а в каких-либо случайных недостатках, зависевших от того, что форма не соответствовала своему содержанию,- причем, конечно, никакая форма долговечною и устойчивою быть не может, а, так сказать, по необходимости разрывается содержанием или задушает его.
Мы уже определили выше те данные, которыми обусловливается возможность и пригодность федеративного устройства. Мы только вкратце припомним их читателям, так как они несложны и могут быть выражены в следующих немногих положениях.
Один и тот же народ не может составлять федерации, если не удален от своих соседей труднопреодолимыми физическими препятствиями, как-то: обширными морями, высокими хребтами и т. п.
Не могут составлять постоянной федерации народы, не связанные племенным сродством.
Смотря по отношениям, существующим между этнографическими элементами, составляющими федерацию, она должна быть устроена или по типу равновесия частей, или по типу гегемонии.
Наконец, федерация при дуалистическом типе невозможна - она быстро уничтожает сама себя.
Все неудачи, которым подвергались федерации, подводятся под эти причины. В самом деле, мог ли единый немецкий народ в Германском союзе, разделенный по разным королевствам, герцогствам и княжествам единственно вследствие исторических случайностей, довольствоваться федеративною формою, не имеющею никаких внутренних основ и причин бытия, а между тем обрекавшею его на относительную слабость и беспомощность среди окружавших его крепких своею политическою централизацией соседей? С другой стороны, могло ли это чисто искусственное дипломатическое здание воздержать первого честолюбца, чувствующего свои силы и умеющего отдавать предпочтение сущности вещей (хотя бы неоформленной) перед пустою (имеющею лишь внешнюю условную обязательность) формою? Еще менее залогов долговечности представляла эта федерация попричине дуалистической формы, при которой Пруссия должна была стараться исключить Австрию, а Австрия низвести Пруссию в разряд второстепенных или третьестепенных государств, дабы достигнуть через это бесспорной гегемонии.
Древняя Греция могла держаться в федеративной форме, пока географическое положение и слабость соседей обеспечивали ее от внешних врагов. Но и тут главная причина ослабления ее политического могущества и, наконец, уничтожения ее независимости заключалась в дуализме Спарты и Афин; тогда как этнографический состав Греции требовал вначале устройства федерации по типу равновесия частей, а после - тесного сближения с Македонией, добровольного и сознательного подчинения ее гегемонии.
Напротив того, Швейцария весьма устойчиво сохраняет свое федеративное устройство, ибо природой страны обеспечена от внешних нападений и утверждена в своей независимости общепризнанным нейтралитетом, а устройство ее по типу равновесия с достаточною удовлетворительностью соответствует действительному распределению сил по кантонам.
Америке прилична федеративная форма, потому что самое географическое положение уже обеспечивает ее независимость, а невыяснившаяся еще народность, находящаяся в период своего этнографического образования, делает возможною всякую провизуарную[15]* форму государственности, которой еще не с чем сообразоваться.
Если применим эти требования к славянству, то легко убедимся, что этнографические стихии его именно таковы, что никакая форма политического соединения, кроме федеративной, не может их удовлетворить. Притом соседство могущественной и враждебной Европы заставляет принять форму тесного федеративного соединения, а сравнительная сила славянских племен, так же как и историческое воспитание и приобретенная вследствие его Россией политическая опытность, с такою очевидностью требует гегемонического типа федерации, что относительно этого может возникнуть сомнение только в головах обезнародившейся, оторванной от всякой действительности почвы польской шляхты.
Таким образом, все внутренние и внешние условия соединяются для доставления устойчивости и долговечности именно федеративной форме устройства славянского мира.
Но пусть при всем этом политический союз славян будет недолговечен, пусть век его ограничится тем же сравнительно коротким сроком, который выпал на долю покойного Германского союза.
Это допустимо без особенного вреда для Славянства, если в течение этого времени самобытность и независимость его успеет получить признание со стороны теперешних его врагов,- если враждебность Европы к независимому самобытному Славянству прекратится, будет ли то по сознательной необходимости примириться с раз осуществившимся фактом, или по сознанию своей слабости ниспровергнуть его. Пусть примет тогда Славянство более просторную форму политической связи между своими членами, пусть обратится из тесного федеративного союза в политическую систему государств одного культурного типа. Главная цель его (которая не политическая, а культурная) будет уже достигнута: общие соединенные усилия для достижения независимости и самобытности, так же как и продолжительное сожительство, так сказать, под одною политическою кровлей разольют по всем слоям общества разных славянских народов чувство и сознание соединяющего их племенного родства.
С другой стороны, продолжительная, многократно возобновляющаяся борьба с Европой, без которой
