ты, кстати, как со своей? Помнится, развестись грозился?
— Собираюсь вроде.
— То-то и оно-то. Даже жен впрок придерживаем. И не любим давно, и мучимся, и грызем оттого, а сожительствуем. Потому что с молодости страх в нас под старость одному, без сиделки, остаться. Супруга как клюка — авось пригодится. И под это-то «авось» всю жизнь себя ломаем. Всякое свежее чувство притапливаем. Бляданем втихаря — и на базу, зализываться.
— Не по поводу ли Наташеньки Власовой сии страдания?
Ораторствующего Максима будто по губам ударили.
— Да, Наташка — это, конечно… Я ведь, как все мы, задним числом такой умный. А тогда? Вроде уезжаешь в другой мир. Что там ждет? Да и у Натальи тоже ребенок. Думалось: ну куда? Уеду, забудется… Как она? Одна, или?..
— Не знаю, Максик. Как через полгода после тебя ушел, так и оборвал. Знаю только, что вроде по- прежнему в институте.
— Да, фея была. Теперь, конечно, постарела, обрюзгла, как все мы. Мельгунова хоть поздравил?
— В смысле?
— Да ты чего, в самом деле?! — Максим вскочил. — Семь дней назад весь научный мир отмечал семидесятилетие академика Мельгунова. А любимый ученик, стало быть, и прознать про это не удосужился!
Сконфузившийся Забелин беспокойно огляделся: «испортит ведь репутацию, скандалюга старый».
И будто накаркал — из-за деревянной перегородки поднялся полный мужчина с недовольным, обмазанным сочащимся маслом лицом.
— Нельзя ли потише с вашими откровениями? Тут женщины, между прочим.
— Нельзя, — не садясь и делая быстрые знаки увидевшему его официанту, отказал Флоровский.
— Что? Совсем нельзя?
— Совсем.
— А, ну тогда, конечно. — Мужчина неловко посмотрел вниз, на своих спутниц, и, оседая, произнес удивительную фразу: — Тогда что уж. Но хоть потише.
— Вежливый, — неприязненно произнес Флоровский. Характер у Макса не изменился. — Все вежливые. Аж до подлости. Старому учителю семьдесят. Может, плохо ему — и ни одна зараза из учеников не навестила. Только водку жрать сильны.
В агрессивном раже он незаметно исключил себя из числа «зараз».
— Есть идея?
— Есть. — Прежним, из былых времен движением Максим сдул насевший на правый глаз локон. За прошедшие годы этот кокетливый локон не исчез и даже не поредел. — Едем к Мельгунову. На день рождения.
Это был вираж по-Флоровски.
— Так день рождения вроде семь дней назад был.
— Восемь! Восемь дней рождения прошло! — обличающе скорректировал цифру Флоровский. — Ну я-то весь из себя в загранице. Но ты же здесь был…
Забелин смолчал — объяснять, что отношения с Мельгуновым прервались после того, как старик выставил его без объяснений из института, не хотелось.
К ним подплыла метрдотель:
— У вас, Алексей Павлович, все в порядке?
— Да вот американец чуть-чуть перевозбудился. Отвык от ауры нашей.
— Да, пиво у нас замечательное. А вы разве не дождетесь?..
— Увы! Время. — Обрадованный возможностью увильнуть от суходеловских побасенок, Забелин выдернул из портмоне пластиковую карту банка «Светоч».
И тотчас сверху, словно туз, бьющий валета, ее припечатала золотая карта западного банка.
— И без возражений, — потребовал Макс.
Выйдя вслед за приятелем на улицу, Забелин услышал наполненный радостью смех.
Смеялся Макс. Расставив ноги, запрокинув вверх голову с видом человека, впитывающего в себя морозную Москву.
— Слушай! — крикнул он. — Как же это можно — восемь лет без этого?
— Ты меня спрашиваешь?
Из переулка, от бардовского ресторанчика «Гнездо глухаря» выпорхнули две девичьи фигурки. Девушки с любопытством скосились на шумящего посреди Никитской мужика, но, видимо, не найдя его заслуживающим внимания, заскользили вперед, втаптывая сапожками хрустящий ледок и весело переговариваясь.
— Чтоб я сдох. — На лице Флоровского проявилась причудливая смесь блаженства и обескураженности.
— А прежде был неотразим, — подковырнул Забелин и тут же пожалел.
— На пари?! — И, не дожидаясь отказа, Максим поволок приятеля по горячему следу.
— А как хороши! — едва догнав, направленным в спины шепотом, поделился он. — Особенно та, что с краю.
Это был самый его забойный ход. В движениях девушек, каждая из которых находилась, естественно, с краю, появилась настороженность. Они перестали перешептываться и внимательно прислушивались. Последняя фраза, оставлявшая место для догадок, вселила в них плохо скрываемую неуверенность, и теперь они ревниво косились друг на друга.
— А какая нога под ней удивительная, — не уставал восхищаться Макс.
Девушки невольно замедлили шаг.
— Хороша нога! Безусловно, хороша! — наигрывал Макс, вовсю интригуя и тем готовя почву для знакомства. — С такой изя-ящной линией.
Но не желавший проигрывать пари Забелин тонкую игру сорвал.
— Особенно правая, — припомнив прежние времена, громко объявил он, и девушки, встряхнувшись, подхватили друг друга под руку и прибавили шагу — кому нравится быть объектом розыгрыша, да еще со стороны старперов.
— Так вы в бесчестности к пари. — Возмущенный Макс бросился вперед: — Девушки, постойте! Постойте, донюшки. Имею вопрос!
Он догнал их уже на Тверском бульваре, деланно отдышался, разглядывая свежие, недовольные лица.
— Что хотели?
— В Москве давно не был. Подзабыл многое. Скажите, эта дорога по этой дороге идет?
— По эт… — начала было девушка в шапочке, но смуглолицая подруга, очевидно, более сообразительная, потянула ее вперед.
— Придурок старый, — процедила она.
— Ответ, достойный вопроса, — с удовольствием констатировал приблизившийся Забелин.
— И даже это вас не спасает. — Максим совершил новый рывок.
— Девчата! Простите глупую шутку старого эмигранта. Когда-то на этом месте все так шутили.
— Вот и у моих предков такие же мурашки в голове, — подтвердила смуглолицая. — Как забабахают, и сами смеются. И чему?
— Все. — Макс категорически сбросил с себя неуместное ерничество, обратившись в элегантного, строгого нравом мужчину. — А вот не подскажете ли вы, как нам пройти в Университет миллионов?
На этот раз девушки задумались всерьез:
— А где это?
— То есть вы не знаете? М-да, пласты сдвинулись. Старые приколы просто-таки вышли в тираж.
— Так это вы опять хохмите? — неприязненно догадалась сердитая смуглянка, в то время как более снисходительная подруга присматривалась к рослому незнакомцу, оценивая изящно сидящее на нем длинное, бьющее по дорогой обуви пальто.
— Пытаюсь. Не очень, да?
