Викторович просил помочь здесь.
— Помочь, — туповато повторил Забелин, разглядывая ее расцарапанную руку. «Может, и цыпки есть».
— Котенок, — проследила за его взглядом Юля. — Забрался под диван. Мяукает со страха. Вот… вытаскивала.
— Ну да. А вам, простите…
— Двадцать три. Но фондовым рынком занимаюсь четыре года. Между прочим, когда я писала сценарий приватизации СНК, то и вовсе был двадцать один…
— Сценарий чего?! — Забелин, осторожно взяв ее за щуплые плечики, вновь усадил на диван, усевшись рядом. — То есть вы хотите сказать, что разработали программу…
— Ну, не я одна, конечно. Но концепцию — да. Это мое.
В продолжение всей этой удивительной встречи Забелин чувствовал себя неуютно, но теперь он оказался в каком-то вовсе иллюзорном положении.
Даже среди прочих предельно коррумпированных, «прихватизационных», как их называли, процессов продажа за бесценок крупнейшей нефтяной компании прогремела как образец максимально наглого и в то же время элегантного обкрадывания государства. Определить оптимальные условия конкурса было поручено инициатору — Онлиевскому. Среди задач, поставленных им перед разработчиками, значились две ключевые. Прежде всего, само собой, взять по дешевке и сделать при этом так, чтоб никто из конкурентов, даже предлагающих гораздо большие деньги, не мог выиграть у АИСТа и чтоб все это оказалось абсолютно законно.
Разработчики пошли дальше. Они придумали, как на этом можно еще и заработать. Поэтому самым писком оказалось включение в условия конкурса положения о том, что победитель обязан внести в компанию технологическую установку по производству крекинга. То есть то оборудование, которым единственно обладал АИСТ и как раз не знал, как бы от него избавиться. А уж после того, как хлам этот был оценен в пятнадцать миллионов долларов, непонятно было, чему больше следовало изумляться — изворотливости тех, кто изобрел такие условия, или бесстрашию тех, кто их подписал.
И вот теперь подле Забелина сидела щуплая девчушка с прыщавым, плохо припудренным носиком и, непрерывно оправляя коротковатый джемперок, стеснительно признавалась, что все это сотворила она.
— Что ж вас Онлиевский-то отпустил?
— Сама ушла.
— Почему?
— Это важно? Впрочем, если хотите… АИСТ, завладев компанией, начал массовые увольнения.
— Ну и?..
— Этого не надо было делать. Я подготовила записку. Экономически сокращений можно было избежать. Чуть сложнее, правда… Меня не приняли.
— Не понимаю. Вы — аналитик. Вы свою работу сделали. При чем тут сокращения?
— Не по-божески это было.
— Однако оригинально. А то, что государство за счет ваших хитрушек потеряло несколько сот миллионов, — это по-божески?
— Да, вы правы: это тяготит. Но это иное. Не мы, так другие бы. Конкретные люди в правительстве ждали, кто им больше заплатит, чтоб обокрасть государство. Онлиевский больше украл, потому что больше заплатил. Но потом он начал обижать беззащитных. И значит, поступил против правды.
— Несколько причудливо, но канва понятна. — С таким неприкрытым ханжеством Забелин давно не сталкивался. — То есть вы идейный, так сказать, борец за правду на приватизационном фронте?
— Нет. Я работаю за деньги. И работа моя должна хорошо оплачиваться.
— Хорошо — это сколько?
— Много. Сейчас мне нужно сто двадцать тысяч долларов. Расчет, само собой, по результату.
— Почему именно?.. — Забелин поразился и астрономической сумме, и ее точности. — На коттеджик?
— Мне надо. Владимир Викторович сказал, что вы согласитесь.
— Силен он говорить. Юля, а вы замужем?
— Здесь все обо мне. — Нахмурившись, она вытащила из сумки и протянула дискету. — Вы ж все равно проверять будете. Так жду звонка?
— Вот что. Вы ведь к центру? — Что-то самое важное в странной посетительнице оставалось непонятым. — Подождите немного в приемной. Я вас подброшу. Заодно и поговорим поподробней.
— Надеюсь, это нужно для дела. — Было заметно, что вопрос о замужестве ее встревожил.
— Исключительно для дела.
«Кому ж ты для другого-то нужна?» — И Забелин, опасаясь быть пойманным на этой мысли, кисло улыбнулся.
После ее ухода он, поласкав пальцами полустертые кнопки электронного блокнота, извлек-таки старый, подзабытый файл и, не отрываясь от него, набрал телефонный номер.
— Налоговая полиция России, — ответил задеревеневший женский голос.
— С полковником Осиповым можно соединиться?.. Скажите — Забелин.
Через некоторое время послышалось осторожно-удивленное:
— Какие люди! — И — без паузы: — У меня тут совещание.
— Тогда о главном. — Старый опер задал тональность, и надо было под нее подстроиться. — Нужна помощь — хочу своего человечка внедрить в один НИИ под крышей налоговой инспекции.
— Какой там у нас счет был, два-ноль в мою пользу? — припомнил полковник.
— Вроде так.
— Ладно, как не порадеть родному человечку? Будет три-ноль.
— Нет проблем. — Повесив трубку, Забелин сделал пометку: в понедельник придется добавить к двум тысячам долларов на счете полковничьей жены еще одну.
Раздался телефонный звонок, и одновременно без стука вошел Дерясин.
— Стар! — закричала трубка голосом Макса. — Я по тебе соскучился.
— Как добрался? — Забелин постарался показать, что он не один. Но, как обычно, это не подействовало.
— Старый, не поверишь! В три ночи приполз. Провожал Наташку. Какой же она осталась чистой. Мы с тобой просто-таки жизнью искрошены. А она — удивительная. Будто и не было всего этого. До двух ночи в ее подъезде простояли. Домой не пустила — ребенок болеет.
— Макс, я не один. — Он остановил сделавшего движение к двери Дерясина.
— Слушай, мы с ней в подъезде, в заблеванном подъезде «сухаря» на двоих раздавили.
— Максик!
— Погоди! Нас соседи разогнали. Только представь? В тридцать пять — по подъездам! Ты поразишься, но она все еще верит в добро. Жить здесь — и верить! Фантастика! Но не хочет простить. Может, ты порадеешь? Если бы не эти восемь лет. Ну зачем они были?! Да, поздравь, я теперь зам Мельгунова и начальник управления ценных бумаг института. Дослужился до степеней известных. Думаю, управление в департамент переименовать. Солидней. Теперь насчет вашей стычки…
— Макс! Заткнись же, наконец! Мне как раз надо с тобой увидеться. В теннис еще не разучился стучать?
— Мальчишка! Да я тебя одной левой! — Флоровский был левша.
— Тогда через два часа в теннисном клубе на Ленинградском. До встречи!.. Что, Андрюш?
— Вы что, Янку берете?
— Пришлось пообещать. Не одобряешь?
— Дело ваше. Просто Клыня теперь просится. Вы ж знаете, втюрился он в эту кошку.
— И что думаешь?
— Он-то в теме. Обузой не станет.
— Тогда скажи — пусть подключается к Жуковичу.
— Да, там у вас в предбаннике какая-то плохушка дожидается.
