задрожала и слезы, как град, покатились по бледнеющим от тайной боли и страданий щекам.
Глава 7
Анна понял, что он ошибся. Произошло нечто весьма неприятное: не противореча закону, Иисус своим поразительным ответом уничтожил одну из самых суровых его заповедей, остановил руки, уже схватившиеся за камни, вызвал замешательство в понятиях толпы и встревожил старейшин. Великий в Галилее не умалился в Иерусалиме, как предполагал синедрион, напротив — слава его возросла, и он стал еще более популярным.
Глаза всех обращались к молодому равви, как только он появлялся в храме, а крытая колоннада Соломона, где он так любил проповедовать, не могла вместить всех желающих слышать его. В роскошных галереях этого здания, с его тройным рядом колонн и резной крышей, стоявшего на обрыве Кедронской долины перед лицом памятников, поставленных в честь древних пророков, проникновенный учитель не только излагал свое новое учение, но и вел одновременно ожесточенную борьбу с ревнителями старого закона, которые лукаво испытывали его, стремясь извратить его речи перед народом. Не удавалось им это: каждый раз им приходилось терпеть горькое поражение и принимать удар, направленный на самую сущность их верований.
Когда Иисуса спрашивали, почему он братается с самаритянами и грешниками, он отвечал:
— Не здоровые имеют нужду во враче, но больные… — и затем развивал эту мысль в простых и понятных толпе притчах о блудном сыне, пропавшей овце, милосердном самаритянине. Когда священники упрекали его за то, что он излечивает больных в субботу, то Иисус отвечал:
— Как вы полагаете; должно ли в субботу добро делать или зло делать? Душу спасти или погубить?
Не зная, что ему ответить, они говорили, что он имеет в себе Вельзевула и изгоняет бесов силою князя бесовского.
Иисус отвечал им сравнениями, что не может же дьявол изгнать дьявола:
— Ведь никто не может войти в дом сильного и расхитить вещи его, если прежде не свяжет сильного; и только тогда он расхитит богатства его.
А потом, обращаясь к народу, он открывал ему глаза на лицемерие священников, которые увеличивают воскрылия одежд своих и, под предлогом долгих молитв, поедают дома вдов, называл их змеиным племенем, порождениями ехидниными, слепыми вождями слепых, которые обходят море и сушу, дабы обратить хоть одного нового еврея, а когда это случится, то делают его вдвое худшим сыном геенны, и, указывая на памятники пророков, он говорил:
— Вы строите гробницы тем, которых избили отцы ваши, — таким образом, свидетельствуете против них. На вас надо искать всю кровь праведников, пролитую на земле, от крови Авеля до крови Захарии, которого вы убили между храмом и жертвенником… У вас, повторяю вам, я буду искать ее!
Ужас этих слов отнимал язык у священников и производил такое сильное впечатление, что вокруг наступала мертвая тишина, а над толпой слышался только звучный голос учителя.
Народ, угнетаемый духовенством, тяжко вздыхал, в толпе раздавались глухие стоны и сдавленные восклицания, словно идущие откуда-то из моря темноты. А Иисус обращался к толпе со словами любви и прощения, говоря:
— Приидите ко мне все труждающиеся и обремененные — и я успокою вас, я дам отдых рукам вашим и покой душам вашим!
Толпа колыхалась, как колосья в поле, раздавались рыдания, из уст мужчин вырывались крики восторга, а женщины благословляли чрево, носившее его, и сосцы, его питавшие.
Книжники и фарисеи извивались от злобы, но не смели поднять на него руку, боясь толпы, провозглашавшей его пророком. Да и среди самих старейшин возникли сомнения. Член совета, Иосиф из Аримафеи, стал говорить об Иисусе весьма снисходительно, а Никодим прямо восторгался им.
— Всегда и во все времена каждый пророк обличал… — выразился как-то Никодим на заседании синедриона.
— Каждый обличал, но в общих чертах, заблуждения мира, а этот прямо пальцем на нас указывает! — угрюмо ответил Каиафа.
Никодим резко возразил ему;
— Вы обещали уничтожить его, испытываете его постоянно, наступаете на него и отходите прочь, разбитые наголову! Я каждый день хожу его слушать и возвращаюсь, словно ослепленный новым светом. Он проник в самую глубину моей души, когда однажды, смотря на меня, сказал:
«Камень, который отвергли строители, тот самый сделался главою угла». Это старое изречение с тех пор не выходит у меня из головы, Анна, имевший самые точные сведения о деятельности Иисуса, добавил:
— «…И тот, кто упадет на этот камень, — разобьется, а на кого он упадет, того раздавит». Это было направлено против нас! Дело обстоит так, что или мы будем стерты в порошок, или он ляжет во прах… Пусть проповедует дальше, авось до чего-нибудь договорится!
И старик, задыхаясь от гнева, обвел всех таким яростным взглядом, что задрожал Иосиф из Аримафеи, смутился даже смелый Никодим.
Пока старейшины совещались между собой, народ увлекался новым учителем, в особенности женщины, которые теснились к нему поближе, стараясь прикоснуться к его одежде, уверяя, что это прикосновение облегчает их различные недуги. Они подносили к нему детей, прося благословить их, ловили и целовали полы его плаща.
Желание видеть и слышать Иисуса стало таким всеобщим, что даже неизлечимые больные, бесноватые и прокаженные, изгнанные из городов, обитатели пещер и могил, выбегали из своих логовищ, чтобы хоть издали посмотреть на него.
А он шел тихий и спокойный, ласково улыбаясь, расточая слова утешения, хотя прекрасно знал, что начал борьбу на жизнь и смерть с могучим духовенством и предвидел ее исход.
Среди учеников Иисуса также стали высказываться опасения.
Учитель, действовавший раньше так осторожно, запрещавший называть себя Христом, теперь открыто давал понять, кто он такой, так резко нападал на священников, становился таким нетерпеливым по отношению к своим сторонникам, суровым и требовательным к своим приближенным, что они прямо боялись его.
На их робкие замечания по этому поводу он отвечал:
— Я пришел, чтобы низвести огонь на землю, и чего же вы хотите, если он уже возгорелся? Я пришел разделить человека с отцом его, дочь с матерью и невестку со свекровью ее, чтобы человек бросил все и пошел за мной!
Но особенно встревожились ученики, когда однажды, слушая их восторги при виде роскошного иерусалимского храма, он заметил:
— Все это будет разрушено, так что не останется здесь камня на камне! — и дал им понять, что дело разрушения совершит он.
А когда они с тревогой спрашивали его, когда это произойдет, Иисус рисовал им страшные картины, в которых слышался гром битвы, гул вихря, зарево пожара и кровавые видения будущих гонений.
— Ив скорби будете вы и будете ненавидимы всеми во имя мое, но претерпевший до конца спасется, и вы увидите меня, грядущего с силою многою и славою. Когда вы услышите об этих войнах и волнениях, не ужасайтесь, ибо надлежит сему быть. Но это еще не конец. Восстанет народ на народ и царство на царство, и предадут вас, и будут вас преследовать в судилищах и синагогах, и поставят вас пред правителями и царями, но я вам дам мудрость, которую не смогут побороть противники ваши. Вы будете преданы вашими родными и друзьями, и умертвят некоторых из вас, и все будут ненавидеть вас. А когда начнут твориться такие вещи, что люди станут замирать от страха и ожидания, вы смело глядите вперед и высоко поднимайте голову, ибо, значит, царствие близко… Вас будут преследовать на земле, но вы верьте… Я покорю мир!
Ученики, слушая эти слова, дрожали от страха, но совершенно иные впечатления переживал Иуда.
