Подробности рассказа Марии, ее искренность и энтузиазм, наконец, принесенные Матфеем новые версии о тех необыкновенных явлениях, которые видели другие женщины у гроба, — все это убедило их, что Иисус действительно воскрес.
Апостолов охватило странное, полутревожное, полуторжественное, мистическое настроение.
Двери были тщательно закрыты, затворы задвинуты из опасения внезапного нападения черни, возбужденной фарисеями против учеников. Все более глубокая тишина окружала домик со всех сторон, ибо с наступлением вечера шум города затихал. Было уже довольно поздно, когда Филипп осмелился, наконец, зажечь светильник, слабый огонек которого далеко не рассеивал таинственной темноты, притаившейся во всех углах комнаты.
Все невольно жались поближе к свету, никто не смел заговорить, и каждый шорох, каждый скрип возбуждали тревогу в сердцах, вызывали испуг и беспокойное ожидание, еще более усиливаемое нервным возбуждением Марии.
Она ежеминутно срывалась с места и, то смертельно бледная, то вся в огне, вслушивалась в каждый звук, в каждый шелест, а затем без сил падала на скамью, когда шум затихал.
Все вскочили, когда раздался громкий стук в двери.
— Кто там? — дрожащим голосом спросил Петр.
— Мы, — послышались голоса Иакова, сына Алфеева, и Левия, брата Иоаннова.
Они уже знали о воскресении Иисуса и рассказывали новые известия, вполне подтверждавшие слова Марии, Перебивая один другого, они взволнованно рассказывали о том, что случилось с ними сейчас по дороге. Когда они уже повернули в предместье, то мимо них прошел неслышным шагом, словно таинственная тень, какой-то прохожий и приветствовал их словом «шолом», то есть мир, счастье. Они с удивлением ответили ему тем же и только потом вспомнили, что тон приветствия, голос и фигура этого прохожего поразительно напоминают учителя. Они немедленно вернулись на то самое место, но, конечно, там не нашли никого…
— Счастье, — повторила взволнованная Мария, — когда мы соберемся все вместе, он придет со счастьем.
— Не хватает только Фомы, — вздохнул Иоанн.
— Нет Иуды, — заметил Варфоломей. Раздался стук в дверь, и вошел Фома, видимо, чем-то расстроенный.
— Слышали…
— Иисус воскрес из мертвых, хорошо, что ты пришел, мы дожидаемся только Иуды…
— Что Иисус воскрес из мертвых — это мне уже говорили, но я поверю только тогда, когда увижу его собственными глазами. Но я знаю, что Иуда не придет, Иуда предал учителя, сообщил, где его можно найти… и вчера был еще раз у священников с известием, что он воскрес из мертвых… Это подлый человек…
— Не правда, — воскликнула Мария и поднялась бледная, как полотно, — ты повторяешь подлые сплетни. Иуда оказался мужественнее вас всех. Он первый уведомил меня о захвате учителя, он искал вас, чтобы спасти Иисуса. Вы все попрятались… Он призвал меня на помощь… У креста стоял до последней минуты… Ему первому сообщила я, что учитель воскрес из мертвых… Я побежала искать вас в одну сторону, а он в другую… Я знаю, где он спрятался, и приведу его сюда… Ты тяжко обидел его, Фома. Ты сомневаешься, что Иисус воскрес из мертвых, хотя я его собственными глазами видела, как вижу тебя сейчас, а веришь, что Иуда…
— Тише, тише, Мария, — успокаивали ее ученики.
— Как же мне не верить? Ионафан, слуга Анны, рассказал мне подробно все. Он вчера был дежурным, сам докладывал о нем священникам, сам вынес и отдал ему тридцать сребреников, которые дали ему в награду за помощь. Священники не поверили ему и смеялись над ним и добавили ему еще дырявый кошелек.
— Это их новая ложь, новая интрига, — раздражалась Мария, — оставайтесь здесь, а я знаю, где найти Иуду, и сама спрошу его, приведу сюда. Это ложь, ложь, — повторяла она возбужденно, стремительно отперла двери и выбежала на улицу.
Мария торопливо шла по опустевшим улицам города, заблудилась было сначала, но потом выбралась на верный путь. Она стремительно бежала под гору и остановилась только около хижины.
Иуды не было. Мария села и отдыхала. Ночь быстро проходила. Луна уже не светила, а только слегка мигала на синем своде небес, словно старая истертая маска. На востоке уже загорелся краешек горизонта чудесным бледно-зеленым цветом, — Рассвет, отчего он не возвращается? — беспокоилась Мария.
Она встала, обошла вокруг хижины, остановилась на краю обрыва и заглянула вниз.
В предрассветных сумерках на дне котловины ей бросились в глаза какие-то черные тени. Она рассмотрела, что это плащ Иуды. Быстро и ловко спустилась Мария по крутому обрыву и стала, как вкопанная, На камнях потока на боку, в луже крови лежал Иуда с разбитой головой; между бессильно повисшими руками виднелся дырявый кошелек и блестели рассыпавшиеся сребреники.
— Сребреники, — загудело в голове Марии.
Бледная, как привидение, она опустилась на колени и дрожащими руками стала собирать деньги и считать. Около разорванного кошелька оказалось четырнадцать, дальше покатилось еще три, потом нашлось еще семь. Остальные она долго не могла найти, искала упорно, пока, наконец, не заметила что-то в кровавой луже. Мария смело погрузила в нее руку и достала оттуда еще пять, не хватало только одного. Мария приподняла плащ, встряхнула его, поднимала окоченевшие руки и ноги, поворачивала разбитую голову мертвеца и, наконец, нашла последний сребреник в судорожно сжатых руках Иуды.
Некоторое время она держала в окровавленных руках кучку этих денег, которые, казалось, жгли ее руки, потом отскочила, задрожала, как лист, и бросила все в воду, на миг запенившуюся кровью.
Почти без памяти Мария склонилась над потоком и стала мыть в нем свои дрожащие руки, дикими глазами следя за тем, как вода окрашивалась кровью и уносила эту кровь вдаль. Когда исчезла последняя капля крови, она опустила голову и долго сидела неподвижно, думая о том, что позади нее лежит труп. Потом задрожала, повернулась и впилась в него горящим взглядом.
Эти руки, эти мертвые руки, когда-то мощные, обхватывали ее горевшее страстью напряженное тело. Эти руки, посинелые руки мертвеца, как стальной обруч, опоясывали ее талию и бедра… Эти губы, распухшие теперь, когда-то жарким властным поцелуем прижимались к ее пурпуровым губам… Эта голова, теперь разбитая, когда-то укрывалась в волнах ее волос… Это разбитое и искалеченное тело покоилось когда-то в ее объятиях.
— Предатель! — пронзила ее сознание ужасная мысль, и лицо Марии страдальчески задергалось, а глаза наполнились слезами. Уже без всякого отвращения она подошла к мертвецу, сняла с него плащ, разостлала на земле, нежно, как мать, окутала его этим плащом и ушла. Из груди ее вырвалось короткое рыдание, а из глаз выкатилось несколько слезинок.
Долго ходила она по улицам, пока, наконец, нашла дом Эфраима.
— Ну, что Иуда? — стали расспрашивать ее ученики.
— Не живет уже, — ответила она изменившимся голосом и устало опустилась на скамью.
Ученики долго молчали и вдруг испуганно переглянулись, заметив, что края ее рукавов в крови.
— Мария, — сурово заговорил Петр. — Что ты сделала с ним?
— Обернула его в плащ и оплакала, — угрюмо ответила она.
— Я не спрашиваю тебя, что было потом, но что раньше?
— Любила его, — ответила она тихо, и лицо ее помертвело, а глаза стали мутными и сонными.
С этих пор на некоторое время энтузиазм ее угас, хотя известия о появлении то тут, то там воскресшего Иисуса становились все чаще и чаще.
Видение Петра было довольно слабого характера. Далеко ярче был рассказ двух ревностных последователей Иисуса: Клеопы и Луки.
Они вдвоем шли в Эммаус и вспоминали о последних днях Иисуса и его муках. Вдруг к ним подошел неизвестный человек и спросил, о чем это так горячо они разговаривают. Когда они ему рассказали, как старейшины в Иерусалиме осудили и приговорили к смерти того, кто, по их мнению, мог спасти народ Израиля, что это было три дня тому назад, что женщины говорят, будто бы он воскрес из мертвых, что ученики действительно нашли пустой гроб, что тело учителя исчезло, — незнакомец стал расспрашивать их
