— Шофер, поросенок, куда-то пропал, — объявил он с порога. — А то бы хрен меня перехватили. Наверное, опять «левый» калым нашел. Уволить бы к черту! Хотя — если так пойдет, всех придется на выход! И самому — туда же. Резуненко скрежетнул зубами. Пригляделся наспешливо:
— Стало быть, на экскурсию собрался?
— Что значит на экскурсию? Предложили ознакомиться со спецификой работы месторождения. Понюхать, так сказать, как нефть пахнет.
— Так нюхай! — Резуненко бесцеремонно ткнул ему под нос рукав собственного полушубка. — Ишь, нюхач выискался.
Коломнин молча отодвинул от себя подставленный локоть. Пристально посмотрел на непонятно задиристого собеседника.
— Похоже, времени у тебя до хрена, — определил Резуненко. — Поездку он затеял! Да не там! Здесь ты сейчас нужен. Потому что не там, а здесь начало всему. Если разбираться, то здесь. А уж после и покататься не грех.
— После чего? Хочешь, чтоб банк предъявил побыстрей иск «Нафте»? — догадался с усмешкой Коломнин. — Этого ведь добиваешься?
— С чего взял?
— Логика. За «Нафтой» перед тобой, как понял, долг. Самому взыскать не получится. А на плечах у банка, — присоединишься. Глядишь, и вернешь, — Коломнин под недоумевающим взглядом Резуненко несколько смешался. — Потом, как понял, обидели тебя.
— Да ты чего? Опешил, бедный мой Степан? — Резуненко собрался выругаться. Но что-то удержало. — Чтоб я Салман Курбадычу подлянку за спиной подложил? И потом, ты видел, сколько народу вчера было?..Видел, да? И за каждым минимум еще по сотне. Плюс семьи.
— И что?
— Ты муравейник когда-нибудь разорял? В детстве, в пионерлагере разорял?.. «Нафта» для нас всех — тот же муравейник. Он жив, мы живы. Не разорять ее, спасать надо.
Было очевидно, что возмущение Резуненко вполне искреннее.
— И все-таки я должен сам посмотреть, — объявил Коломнин, интонацией как бы извиняясь за допущенную невольно бестактность.
— Да на хрена?! Не терпится побыть лохом! Неделю за здорово живешь потеряешь, пока тебя в тайге «разводить» будут.
— Что значит «разводить»?
— Да как всех лохов. Ну, привезу я тебя. Покажу буровую. Увидишь ее снаружи. Что поймешь? На парадах вон перед всем миром ракетные установки возят. Тоже все видят. А много понимают?
— Не вовсе же я лох. В чем-то разбираюсь. И убедиться, как налажена система учета, надеюсь, сумею.
— Ни черта не сумееешь. Я тебе без всякой поездки скажу: воруют. А только внешне — все тип- топ.
— Так не бывает. Существуют же журналы, компьютерный контроль.
Резуненко помотал головой:
— Ты и впрямь как дитя малое. Чего там контроль? Ты приехал, — шайбу поменяли. Сечение изменилось. Смотришь по показателям — душа радуется. Уехал: ту шайбу вывернули, старую ввернули, — пошел опять «левый» конденсат. Да и с компьютером — натренировались. На что другое, а на это русских мозог с запасом хватает.
— Но существуют же датчики на количество оборотов!
— Ишь ты, натаскался чуток, — удивился Резуненко. — А если неучтенное извлечение? Скважина, к примеру, в фонтанном режиме. Как учтешь? А газовые, они всегда фонтанируют.
С удовольствием профессионала убедился, что окончательно смутил собеседника.
— Это я к тому, чтоб самомнение сбить. На самом деле по жизни воруют на месторождении, кто ни попадя. В полном соответствии с штатным расписанием: прорабы цистернами, бригадиры машинами, рабочие ведрами. Могли б в подолах, в подолах бы уносили. Кто во что горазд. Потому и ущучить трудно, что все. Но можно, если знаючи. Только сейчас здесь вы нужны. Не там! Здесь надобно перекрывать. Там — ручейки. Здесь — поток. Я б на твоем месте, пока документы не предъявили бы, никуда не сдвинулся. Резуненко вгляделся в насупившегося собеседника. Что-то определил. — Ох, и твердолобый ты, как погляжу, — бесцеремонно определил он. — Прям как я. Хотя такие иногда как раз стены и прошибают. Ладно, раз уж Салман приказал, — завтра с утра взлетаем. За недельку, глядишь, и научишься скважину от «вертушки» отличать.
Но пробыть в тайге целую неделю Коломнину в этот раз оказалось не суждено. На четвертый день по мобильному телефону ему дозвонились из секретариата банка и передали указание немедленно явиться к Дашевскому.
— Так он же мне сам две недели дал, — удивился Коломнин. — Сказал хоть, для чего?
— Нам президент не докладывает. Но велено — немедленно, — неприязненно ответили ему. Самая попытка обсуждать указания руководства в секретариате воспринималась как плохой тон.
Через три часа Коломнин — небритый, закопченый, в выглядывающей из-под полушубка тельняшке ввалился в кабинет управляющего банковским филиалом.
— Вас бы в таком виде к Фархадову, — вмиг бы общий язык нашли, — констатировал Хачатрян, с невольной брезгливостью наблюдая за мокрыми пятнами, оставленными на персидском ковре огромными, подшитыми валенками. И, будто торопясь загладить неприветливость, поспешно спросил. — Как съездили?
Коломнин откинулся в кресле. — Хорошо, но мало. Какие люди, просторы! Дело масштабное. Но и воруют масштабно, — строго оборвал он себя, заметив, как разом воодушевился Хачатрян.
Намек Симан понял. И потому сокрушенно вздохнул:
— Будете сообщать Дашевскому?
— Само собой.
— Тогда меня, должно быть, под горячую руку выгонят. Только денег таким путем все равно не вернем.
— А каким вернем?
— Все тем же. Надо дать еще — на завершение строительства.
— Чего-о?!
— Надо дать! — повторил Хачатрян. — Конечно, сначала разобраться.
— Да как же за две недели разобраться в том, в чем ты за два года не сумел?..
— У вас совсем другая ситуация! — Хачатрян придвинулся. — Меня Фархадов привык за мальчика держать. А с вами-то так не получится. И деньги ему позарез нужны. Так что — покочевряжется да все и покажет. А сообщать ли Дашевскому и что именно, через две недели и определимся. Две недели теперь ведь ничего не изменят, а?
— Пожалуй, — вынужден был согласиться Коломнин. Конечно, ни о каких новых деньгах и речи быть не могло. Но нависла угроза невозврата уже выданных. Заигравшийся Хачатрян в одном прав: Дашевский в гневе был склонен к импульсивным, непросчитанным решениям. А потому, прежде чем бить тревогу, требовалось до конца все выяснить самому.
— Так и быть! Я пока не буду ни о чем докладывать. Но твоя задача добиться, чтобы Богаченкову были представлены все документы. Все! — жестко уточнил Коломнин, ничуть не сомневаясь, что у Хачатряна есть свои, тайные методы воздействия на Мясоедова. — Тогда по возвращении будем разговаривать. В противном случае… Это как на пожаре. Можно тушить пожар, а можно, не обращая внимания на горящее здание, вытаскивать из огня все, что подвернется под руку. Понятно, да?
Хачатрян хмуро кивнул.
В тот же день, последним рейсом, не найдя даже способа попрощаться с Ларисой, Коломнин вылетел в Москву.
Москва— Женева. Женевский межсобойчик
В Домодедово прилетел он среди ночи. Коротко поразмыслив, решил домой не ехать, а прикорнуть в одном из кресел среди бесчисленных, задержанных непогодой пассажиров. («Домой», — с
