уступа он осмотрел в бинокль, который он держал наготове на шее, развалившийся дом и поместье. Из-под верховой куртки выпирали два пистолета. Развернув на коленях карту, стал водить по ней кнутом.
— Так, Клементин, оборонительные позиции можно расположить прямо здесь, позади вот этого гранитного хребта. Прекрасный обзор, хорошее укрытие, отсюда мы и обрушим гаубичный огонь на этих подлых педерастов. Передвигаться они, конечно, будут ночью. Но мы установим проволочные ловушки с сигнальными ракетами. В нашем распоряжении неприступный естественный оборонительный барьер. Здесь и здесь установим пулеметы. Когда они отступят, чтобы зализать раны, реорганизоваться и все такое, мы превратим их позицию в довольно неприятное место. Побренчим на их голосовых связках снайперским огнем.
Во дворе поместья Макфаггеров выстроились слуги с короткоствольными карабинами и ружьями. Один садовник с вилами, другой с серпом и еще два стояли над парой ржавых мортир. Я стоял около открытой двери сенного амбара, пока Макфаггер сновал туда-сюда по мокрому серому булыжнику, выкрикивая команды с пулеметом в руках.
— Мы в меньшинстве примерно один к пяти. Но маневренность и разведка вот ключ к современному сухопутному бою. Я знаю, что вы все прекрасные парни и никто даже не помыслит о предательстве. И не потому, что я лично отшибу вам за это бошки, а потому что имя Макфаггер звучит в этих горах и долинах с незапамятных времен и никакая банда бродяг не проникнет сюда, куда ни одна блядь веками не осмеливалась совать свой нос. Смиир-на. Напле-чо. Круу-гом. Левое плечо вперед. Марш. Левый фланг, подтянись, едрена вошь.
Макфаггер отсчитывает шаг, постукивая по сапогу хлыстом. Одетые в темное солдаты, пальто подвязаны обрывками веревки, на головах потрепанные шляпы, столкнувшись, падают и поднимаются, и снова сталкиваются, путаясь в командах капитана Макфаггера. С яростью разгоняющего кур, мечущихся между заплетающихся ног его взвода.
— Стой. Стой, кому говорю. Перестань ухмыляться, Келли. Теперь слушай меня. Для эффективного перемещения силы нужна координация. Это значит держать шаг. И маршировать в том же направлении. А команда кругом исполняется на пальцах правой ноги. А не левой, от чего половина из вас бьет другу друга по мордасам ружьями. Мерфи, три шага вперед и выкинь этот серп. Вот так. А теперь встать в строй. Смиир-на. Нале-во. Вперед, шагоом. Марш.
Вышагиваем вперед и назад по внутреннему дворику конюшни. Макфаггер, топая ногами, бегает по флангу. Выглядывает солнце. Сверкают дождевые лужи. На моем участке плаца сухо и пыльно. Топаю по нему в плотных, теплых гамашах. Глядя в затылок впереди идущего. Моля, Христа ради, чтобы это сумасшествие скорей кончилось. Как стратег, вообще, я был лучшим. Без предупреждения нанес превосходящими силами смелый победный удар. Заставил врага бежать бесповоротно. Хватаясь за задницы. Но однажды из меня сделали адмирала, который, прикованный к картам в чреве судна, только и знал, что пил кофе и жевал печенье свежей выпечки.
Макфаггер отпустил своих воинов. Браво маршировавших по дворику. Остановился перед петухом, который забил крыльями и, подпрыгивая вверх, стал делать небольшие угрожающие выпады в его сторону. И тут же получил в белый пушистый подбрюшник удар черным сапогом. Птица, описав дугу в воздухе, приземлилась в десяти ярдах от нас, где и лежала, хватая открытым клювом воздух.
— Нет, ты этой видел, Клементин, эта чертова птица напала на меня. Чертовски неприятно, когда не узнают хозяина. Ничего, я приведу эту банду в порядок. Сделаю из них настоящих солдат. Научу их воевать не числом, а умением.
Им нужно немного преданности. Самая сильная их черта, как солдат, — это естественное стремление к разрушению. Особенно полированных античных скульптур. Черт, у меня от этого пулемета руки отвисли. Он их очень устрашает. Я им тут устроил небольшое шоу. Своими двумя сорокапятками разнес в пух и прах шесть бутылок, тремя выстрелами с левой руки и тремя с правой, они стояли вокруг ошарашенные минут десять, наверно. Ну, что, теперь и чайку можно попить.
Вероника прибыла на руках Бонапарта. В целости и сохранности, как и в тот первый вечер на коляске, которую толкал Макфаггер. Он, наткнувшись на два наших распростертых в неестественных позах тела, согнулся пополам, корчась от смеха, а затем повалился на бок около ночного столика, свалив виски и минеральную воду прямо на нас. Позже, пересказывая эту историю мне, а делал он это каждые два часа, он сопровождал рассказ крепкими ударами по спине, громко заявляя, ей-богу, у тебя была такая благоприятная возможность с такой возвышенной женской формой.
Мы сидели за столиком с чайным сервизом и сэндвичами из жерухи. В серебряных вазочках лежали конфеты. Вероника, украшенная шифоновыми шарфами, откидывала голову назад и нюхала воздух. Пытаясь что-то выкинуть из головы. Макфаггер улыбался в свою чашку. Мне хотелось рвануть через скалистые горы к себе домой. Пока его не спалили или не превратили в шахту или нефтяную скважину. С мамбами, обвившими буровую.
— Ей-богу, в доме полно калек. Как мой дед в коляске. Так и просидел, не высунув носа, последние двадцать пять лет своей жизни в доме Макфаггеров. За исключением одного раза, когда загорелась труба. Да и тогда он отказался даже съехать с веранды. Единственным упражнением для него каждый день были поиски его вставных зубов в супе. Имел привычку глотать полную ложку еще горячего супа, после чего выплевывал все содержимое и, конечно, вместе с зубами. Всегда держал наготове пинцет, чтобы их вылавливать.
Поздним серым днем я наконец отъехал от парадного подъезда с колоннами и гранитными ступеньками дома Макфаггеров. Ее милость и Гвоздь махали, стоя у двери. Четверка лошадей выехала со двора, повернула налево, и поехала через деревню с пабом и магазином. Мимо кузнеца, который, зажав копыто лошади на своем черном фартуке, ставил ей подкову в дверях своей кузницы. Вверх по извилистой дороге, обсаженной утесником, через одинокие обдуваемые ветрами холмы. В руке я держал письмо, которое мне сунула горничная. Когда просторные поля и парки дома Макфаггеров остались позади, я открыл его.
Темно-серые высокие стены Кладбищенского замка. Первая вечерняя звезда над черным облаком, надвигающимся с моря. Слабый солоноватый ветерок. Волны бьются о крутые прибрежные утесы и расплываются по песчаному берегу бухты. Странные страхи всплывают на этих водах. До свиданья, конюхи Макфаггера. Здравствуйте, обитатели Склепа.
Клементин пересекает плитки главного зала. Пробираясь мимо отдельных валунов, окружающих огромную кучу обломков. Желтая лампа освещает склоненную голову, исследующую отверстие, проделанное в каменной арке. Франц. Стоит на коленях и выбирает камни с почвой, сует палец в небольшой круг темноты и затем внезапно поднимает на меня глаза.
— К сожалению, я просчитался. Выемку грунта надо было начинать, возможно, на два ярда дальше к востоку. Ну, начать новые раскопки не составит большого труда.
— Вы же проникли в погреба.
— Ошибся. Но все мои важные открытия начинались с грубых промахов.
— Я хочу, чтобы вся ваша компания убралась отсюда, ямы закопать, плитку уложить на место.
Франц медленно пожимает плечами. Отводит кирку в сторону и очищает ее ржавые края от глины. Опять смотрит на меня и чешет голову.
— Г-н Клементин, вы испытываете мое терпение. Будет очень трудно достичь каких-либо заключений по нашим изысканиям здесь, если у вас такое отношение.
— Я не нуждаюсь в ваших заключениях. А где эти мамбы?
— Мой коллега Эрконвальд придерживался мнения, что их следует выпустить в прилегающей
