— Да ведь я его почти не знаю.
— А мне позвонить сможешь?
— Без проблем.
— Вот и спасибо. Кстати, как тебе новый кавалер Дейзи? Мотоцикл у него — что надо, правда?
— Классный. «Дукати» с двухцилиндровым двигателем, сто сорок лошадиных сил. Только он, гад, даже посидеть на нем не дает.
— А Дейзи вчера раскатывала.
Оушен закудахтал от смеха.
— Ну да, его чуть потом не убила. У нее все руки и ноги в синяках — камни из-под колес летели, а мух в прическе застряло — видимо-невидимо.
— Она даже шлем не надела — разве можно так?
— Глупая потому что. А еще для такого байка штаны нужны кожаные и куртка. Как она — только лохи ездят. Сначала на меня разозлилась, потом упрашивала, чтобы матери не говорил. А сегодня утром велела ему приезжать за ней на машине. Еще лучше, если б она вообще послала его куда подальше.
— Что-то не сильно ты его любишь.
— Точно. Потому как Дейзи он нравится, а она ему — нет. Гуляет с ней, только чтоб другие завидовали.
Ты смотри, как он с ходу Бирна раскусил.
В палате интенсивной терапии Терри был единственным пациентом. Его подключили к аппарату искусственного дыхания и установили капельницу; от электродов на груди, манжеты на запястье и датчика на указательном пальце тянулись провода к висевшему на стене монитору, контролировавшему жизнедеятельность организма. Глаза были закрыты, кровь прилила к лицу, и на нем застыло страдальческое выражение, словно он мучился от боли, когда потерял сознание.
Я села на стул у постели, чувствуя себя нелепой в маске, халате и латексных перчатках — вряд ли от Терри можно было заразиться. Потом я заметила язвы на плечах и шее — словно в него стреляли из дробовика и каждое входное отверстие инфицировалось. Красноватые по краям, в центре пустулы были намного темнее. Во время эпидемии «черной смерти» язвы на теле считались еще более верным признаком близкого конца, чем опухоли лимфатических узлов — бубоны. Позднее их стали называть «божьими отметинами». По мнению некоторых фольклористов, хотя и спорному, они-то и были «розочками в колечках» из детского стишка, который напевал Терри. В хрониках того времени чумные пустулы обычно сравнивали с чечевичными зернами. В центре каждой я разглядела темно-зеленый гнойник.
Но я не была врачом и не могла ставить больному диагноз, да и пришла совсем не для того.
— Привет, Терри, — начала я. — Вот решила зайти посмотреть, как дела. Гейл рассказывала тебе о статуе? Это что-то особенное…
Я посидела с ним еще полчаса, болтая обо всем, что могло его интересовать. Фрэн всегда верила, что с больными в бессознательном состоянии нужно беседовать, ведь неизвестно, способны ли они хотя бы иногда слышать. Если так, каждое сказанное слово будет возвращать к жизни тех, кто еще может выздороветь.
Уходя из больницы, я с облегчением подумала, что все неотложные дела на сегодня закончены. Как хорошо, что нет нужды бегать по жаре, можно почитать воскресные газеты, выпить с мамой чашку кофе, а позже покопаться вместе с ней в цветочных клумбах. А еще у меня есть новый музыкальный альбом Бет Нильсен Чепмен, который я приберегу до вечера и послушаю, когда буду готовить себе на ужин ризотто с грибами.
Я валялась на диване, перелистывая газетное приложение, когда позвонил отец Берк — после мессы я оставила сообщение на его автоответчике.
— Спасибо, что перезвонили, святой отец. Хотела спросить, у вас ли еще документация по строительству нашей церкви. Меня интересует витражное окно с Девой Марией. Я так понимаю, что тогда оно и было установлено.
— Верно, в 1900 году или около того. Документы до сих пор сохранились, в основном счета на оплату. Насколько помнится, все деньги для окна поступили от одной-единственной благотворительницы — некой мисс Кэтрин Дьюнан. Она была последним живым представителем этого семейства, одного из старейших в Каслбойне.
— А не знаете, кто принимал решение о сюжете будущей картины?
— Думаю, что священники прихода и комиссия по строительству церкви предложили тему и всю известную им информацию о нашей святыне передали в витражную мастерскую. А оттуда им прислали эскиз на утверждение.
— А как же благотворительница? Она ведь тоже могла высказать свое мнение.
— Возможно, она и принимала участие, хотя не представляю, в чем оно заключалось.
— Среди бумаг вам не попадались письма или рисунки, имеющие отношение к проекту?
— Не припомню, но обязательно поищу то, что вас интересует.
На случай, если, пообещав содействие, он попытается со мной торговаться, я сразу же лишила его такой возможности.
— Ценю вашу помощь, святой отец. Кстати, завтра Национальный музей забирает статую и перевозит в Дублин. Все переговоры о ее будущем придется вести через сотрудника музея Мюриэл Бланден.
— Уже завтра? Вы меня огорчили.
Он явно винил меня за то, что статую увозят.
— Все по закону, святой отец.
— Жаль. Значит, пора поискать другое решение.
— Политическое вмешательство?
— Зачем? Божественное провидение.
В тот день не только отцу Берку ничего не оставалось, как воззвать к помощи Всевышнего. Время близилось к шести; я нарезала тонкими ломтиками грибы для ризотто, когда позвонила Кора Гейвин и сообщила, что у Терри дела плохи — началось заражение крови, давление ниже плинтуса, почечная недостаточность. Выручает диализный аппарат. Если удастся определить причину интоксикации крови, остается гипотетический шанс ему помочь. Но на данный момент прогноз — хуже некуда: еще немного, и откажут все жизненно важные органы.
— Неужели ничего нельзя сделать? Специалиста какого-нибудь пригласить?
— Все, что возможно, уже сделали, все варианты рассмотрели, поверь мне.
— Я могу как-то пригодиться?
— Разыскала его родственников?
— Пока никого.
— Придется обратиться в полицию. Пусть ищут по своим каналам.
— Я хочу помочь Терри.
— Тогда помолись за него, — посоветовала Кора.
ГЛАВА 13
В понедельник утром, в начале девятого, я, приняв душ, одевалась, когда позвонила палатная сестра из больницы. Состояние Терри оценивалось как критическое, и весь занимавшийся им лечебный персонал собирался на совещание. Поскольку родных отыскать не удалось, получалось, что я самый близкий ему человек, и они хотели сообщить мне свое решение. Проглотив на ходу чашку чаю, я поехала в больницу Святого Лоумана, а там, предупредив дежурную медсестру, прошла в комнату ожидания рядом с палатой интенсивной терапии.
Примерно десять минут спустя вошла Кора Гейвин, а за ней мужчина с блестящими, как осколки обсидиана, глазами и черной волнистой бородой ассирийской статуи.
— По-моему, Иллон, ты уже имела дело с доктором Хади Абдулмаликом, — представила Кора своего
