– Да, но она ведь давно уже совсем не та, какой ты ее помнишь. Значит, охотишься ты за миражом…
Вместо того чтобы удержать его на весу, я заскользил вместе с ним к обрыву в пропасть. Мгновенно спохватившись, я взял себя в руки: ну нет, старик, тебе это не удастся! Сейчас ты разозлишься на меня так, что сразу придешь в себя. Поверь мне, уж я на это мастер.
– Скажи, – продолжил я. – Ты оставил ее из-за ее ребенка или потому, что не она о тебе, а ты о ней должен был заботиться?
Тут его прорвало:
– Да пошел ты! Я, по крайней мере, не превращаю нелегальных эмигранточек в одалисок и прислужниц. Сколько лет ты морочишь голову Селесте?
– Скоро десять, – покаялся я, чтобы он выдал мне индульгенцию.
– А ведь ей, кажется, уже тридцать шесть…
– Она меня уже наказала, – усмехнулся я.
– Ты шутишь! – оторопел он.
– Вроде нет. Все слишком взаправду и всерьез…
– Что случилось? – зазвучала в его голосе тревога.
Я побарабанил пальцами по столу:
– Она ушла от меня…
– Как ушла? Ты ее выставил, что ли?
– Нет, Руди, – сообщил я роковую новость. – Она беременна. Я сказал, чтобы она сделала аборт, и она меня оставила.
Он так свистнул в трубку, что я от неожиданности вздрогнул.
– Вернется!
Я промолчал. Другому всегда легче справляться с твоими трудностями. Чтобы переменить тему, он спросил:
– Тебе что-нибудь известно о моем семействе?
Наверное, внутри самого себя он все еще не свыкся со своей новой ипостасью. Ампутированная конечность ноет еще долго и болезненно. Ничего – и это пройдет…
– Очень мало, – словно бы оправдываясь и тем самым не заставляя его испытывать смущение, вздохнул я. – Оставляю записи на автоответчике Абби, но ответа не получаю. А детям твоим я звонить не хочу…
– И не надо, – согласился он. – Слушай, а если бы действительно она родила… Селеста… Появился бы ребенок…
– Представь себе, – рассердившись, рявкнул я, – что нечто подобное произошло бы с тобой…
По-видимому, он представил.
– Ты прав, – согласился он.
– Руди, – сказал я ему, – воспринимай все, как есть. Лови минуту, как кайф. Заставь себя поверить, что такой выигрыш, как у тебя, не доставался еще ни одному человеку на земле. Ты – первый, кто получил возможность начать жить заново. Был рабом и вышел на свободу…
– Знаешь, что самое странное? – спросил меня задумчиво Руди. – Я ведь понятия не имею, что мне делать с этой своей свободой…
РУДИ
Вот уже несколько дней, как у меня испортились контактные линзы. Я зашел в магазин оптики. Аккуратненький, как подарочный сверток, китаец усадил меня в кресло и целых полчаса менял стекла, заставляя вглядываться в таблицы с буквами. И наконец, несколько растерянно произнес:
– Сколько лет вы носили их, сэр?
– Больше десяти.
– И они вам не мешали?
– Нет, конечно, – слегка раздраженно ответил я. – А в чем дело?
– У вас совершенно нормальное зрение. Контактные линзы абсолютно ни к чему.
Нервничая, я стал убеждать его, что что-то не так. Что вкралась какая-то ошибка. Но он обиженно, но решительно настаивал на своем. Внезапно меня пронзила догадка: а что, если мое зрение сейчас соответствует изменившемуся возрасту. И холодная, скользкая ящерка страха снова мелькнула в насторожившемся позвоночнике.
«Что же ты выиграл? – язвительно осведомился Виртуальный Руди. – Что из уважаемого профессора стал уличным музыкантом? Или – что из семейного человека превратился в бродягу?»
Руди-Реалиста почему-то поблизости не было, и Виртуальному Руди некому было ответить. И застегнутый на все пуговицы и добропорядочный, как аптечный шкаф, Виртуальный Руди вдруг заговорил другим языком:
«Кому ты нужен будешь потом, в твоем будущем, старый мудак? Кто вытрет тебе твою обосранную жопу? Наденет пеленку? Поднесет к твоему слюнявому и трясущемуся рту говенистую жижу каши? Споет не колыбельную, а отходную?»
