комната была погружена во мрак, ее освещал лишь луч, идущий от открытой двери и от маленькой настольной лампы в глубине комнаты. Тяжелые шторы были плотно задернуты. На минуту из-за темноты Филипп, вошедший с яркого солнечного света, ничего не видел и стоял, не зная, куда идти.
– Могу я предложить вам что-нибудь выпить? – спросил дворецкий.
– Нет, благодарю, – сказал Филипп, – Здесь очень темно, ничего не вижу.
– Мистер Стиглиц пользуется этой комнатой как просмотровым залом, – сказал Уиллард. – Смотрит здесь черновые пленки, поэтому держит светомаскировочные шторы задернутыми.
– Понятно.
В туалете послышался шум спускаемой воды.
– Мистер Стиглиц сейчас выйдет, – сказал дворецкий с английским произношением. – Хотите кофе?
– Нет, спасибо.
– «Перье», «Дайет кока» или еще чего-нибудь?
– Нет, ничего не надо, спасибо.
– Присаживайтесь.
Филипп сел в глубокое кресло. На массивном кофейном столике напротив стояли вазочки с леденцами, жевательными конфетами, шоколадными крендельками и разного сорта орешками. Здесь же были разложены десятки рукописей в разноцветных папках.
В туалете опять послышался шум воды. Дверь открылась. В комнату вошел Каспер Стиглиц. Он был одет в свободный костюм из черного вельвета. На голове – широкополая шляпа с черной лентой, причем он надвинул ее так низко, что были видны только глаза. Лицо – очень загорелое, словно он проводил большую часть времени не на солнце, а под лампами солнечного света. На глазах – темные очки в тонкой оправе, сквозь которые глаз почти не было видно.
– Уиллард, скажи этим болтушкам на теннисном корте, чтобы снизили тон. Они превращают мой дом в отхожее место своим непотребным языком, – сказал Каспер Стиглиц. Он высморкался. – Они, видимо, не понимают, что находятся в Беверли-Хиллз, а не в трущобах?
Он говорил гнусаво, словно нос у него был заложен.
– Привет, мистер Квиннелл, я – Каспер Стиглиц.
Он протянул Филиппу левую руку для рукопожатия, опять высморкался и грубо добавил: «Бурсит», указывая на правую руку. Филипп смотрел на него и не мог понять, для чего он носит дома шляпу.
– У вас, видно, ужасная простуда, – сказал Филипп. Он заметил, что у Каспера из носа капает.
– Да, да, – сказал Каспер. Он достал из кармана черных вельветовых брюк платок и высморкался, хотя от этой процедуры было больше шума, чем пользы. – Мне понравилась ваша книга об этом парне с Уолл- стрит.
– Благодарю, – сказал Филипп.
– Получили в зубы от Резы Балбенкяна?
– В какой-то степени.
– Он хотел перебить вам ноги, верно?
– Да, грозился. Каспер рассмеялся.
– Мне понравилось, как вы написали книгу; круто, в хорошем стиле. Мне показалось, что вы должны быть старше. Сколько вам лет?
– Тридцать.
– Тридцать? Думал, что вы старше. Итак, хм, фильм, который я намерен сделать, будет совсем о другом. У нас здесь, в кино, есть другая проблема, вы понимаете – наркотики.
– Да, мой агент сказал, что именно об этом вы хотите сделать фильм.
– Однако этот фильм не для кинотеатра. Сами понимаете.
– Да? – сказал Филипп, удивленно. – Значит, я неправильно понял.
– Возможно.
– Тогда для телевидения?
– Нет, не для телевидения.
– Вы меня совсем с толку сбили.
Каспер Стиглиц рассмеялся. Филипп заметил, что его блестящие зубы – очень ровные, очень крупные, без единого изъяна – напоминают пластинку жвачки. К этому времени его глаза привыкли к темноте, и он обратил внимание, что слишком гладкая кожа на лице Каспера была результатом косметической операции. Это предположение подтвердилось, когда он увидел за его ушами красные следы швов от недавней операции. Каспер наклонился и, взяв пригоршню орехов, начал жевать их, забрасывая в рот по несколько штук сразу и продолжая разговор:
– Понимаете, несколько месяцев назад меня по ошибке арестовали из-за наркотиков. Партия наркотиков из Колумбии э… случайно попала в руки одного моего служащего, который принес этот пакет в мой дом под видом пакета с пленками фильма, который я снимал в Центральной Америке. – На какой-то момент он, казалось, утратил ход мысли. – Это долгая история.
Филипп уставился на Стиглица.
– Я никак не могу понять, моя-то роль в этом какая? – сказал он.
