и, взяв махровый халат, надел его. На кармане халата было вышито «Отель Беверли-Хиллз».
– Что это значит? – спросил он. – Что ты имеешь в виду? Как мог ты ввалиться в мой дом без приглашения? Это – частная собственность.
– Я хочу задать вам пару вопросов.
– Ты – полицейский?
– Нет.
– Репортер?
– Нет.
– Кто же тогда?
Филипп не ответил. Вопросы Лонни были вполне обоснованными. «Кто я? – подумал про себя Филипп. – Не полицейский, не репортер». Он не знал, как объяснить, кто он. Лонни Эдж был не таким, каким Филипп ожидал увидеть убийцу Гектора Парадизо.
– Мне любопытно узнать кое-что о смерти Гектора Парадизо, – сказал он наконец.
Лонни, испугавшись, сглотнул слюну.
– Какого черта я должен знать что-то о смерти Гектора Парадизо?
– Вы были с ним, когда он уходил из «Мисс Гарбо» в ночь его смерти.
– Кто тебе сказал это?
– Несколько человек. Среди них – Зейн.
– Какое отношение ты имеешь к семье Гектора Парадизо? Адвокат? Кто там? – спросил Лонни. И снова Филипп ответил не сразу.
Для Гектора Парадизо он был никто. Он видел-то его всего дважды в жизни: один раз на приеме у Паулины Мендельсон, где он беспечно танцевал весь вечер, второй раз через несколько часов лежащего мертвым в библиотеке собственного дома с пятью пулями в теле. Филипп также не мог ответить: «Я – любовник племянницы Гектора Парадизо, а племянница Гектора Парадизо, кажется, готова верить, как и остальные, в версию, которую отстаивает Жюль Мендельсон, что он покончил жизнь самоубийством, несмотря на все свидетельства, противоречащие этому».
– Я уверен, что его убили, – сказал Филипп.
– И думаешь, что это сделал я?
– Я этого не говорил.
– Зачем же ты пришел?
– Сам не знаю, – сказал тихо Филипп, – просто хотел посмотреть, как ты выглядишь, и убедился, что ты совсем не такой, каким я тебя представлял.
Какое-то время мужчины стояли молча, взглядами оценивая друг друга.
– Повтори, как тебя зовут, – попросил Лонни.
– Квиннелл, Филипп Квиннелл.
– Слушай, я его немного побил, потому что он так хотел. Я наподдал ему подошвой лакированного ботинка, потому что так ему захотелось, потому что именно за это он платил деньги. Еще я связал его ремнем, но дальше этого дело не пошло. Ты ведь знаешь этих богатых. У них есть все, чего они хотят, но они ненавидят себя. И им нравится, когда кто-нибудь из низших слоев общества, вроде меня, говорит им, что они дерьмо или того хуже. Ты таких парней знаешь?
Филипп, не знавший таких людей, все-таки согласно кивнул.
– У вас не было драки из-за денег или еще чего-нибудь? Лонни опустил голову.
– Да, мы обменялись парой ласковых слов по поводу денег. Он заплатил мне чеком. Я не беру чеки, только наличные, даже с моих постоянных клиентов, вроде Сирила.
– Так как он тебе заплатил? Лонни пожал плечами.
– Чеком. Он сказал, что так договорился с Мэннингом Эйнсдорфом. Я не знал, что он умер, пока на следующий день мне не позвонил Мэннинг. Клянусь Богом.
– А драки из-за пистолета не было? – спросил Филипп.
– Там не было никакого пистолета, клянусь.
– Полиция уже допрашивала тебя?
– Нет.
– А от Жюля Мендельсона кто-нибудь звонил и спрашивал о тебе?
Лонни вытаращил глаза на Филиппа. У входа за сетчатою дверью послышались шаги.
– Привет! – послышался голос.
– Боже, это Сирил, – сказал Лонни.
– Я принес тебе пирожное, – сказал Сирил, входя в комнату с коробкой в руке. Он говорил скороговоркой. Сирилу Рэтбоуну было сорок лет, одет он был в двубортный полосатый костюм, белую рубашку и розовый галстук. На голове – соломенная шляпа, надетая набекрень.
– Это Сирил. Познакомься с моим другом, э, Филом Квином, – сказал Лонни, нервничая.
