– Подумать только, как вы изменились, миссис Ибери, – сказал Филипп.
Когда Лонни Эдж давал согласие на встречу с Филиппом Квиннеллом в кафе «Вайсрой» на Сансет-Стрип, то поставил условие: никаких разговоров о Гекторе Парадизо. Филипп согласился.
– Речь пойдет о рукописи, что есть у тебя. Рукописи Бэзила Планта, – сказал Филипп. – Почему ты ее не принес?
– Не могу допустить, чтобы эта рукопись исчезла из моего поля зрения, приятель, – сказал Лонни. С тех пор, как Филипп Квиннелл намекнул, что рукопись может стоить уйму денег, он стал рассматривать стопку измятых листов как чулок с деньгами, на черный день. С распространением СПИДа желающих поразвлекаться с мальчиками становилось все меньше, и Лонни, возраст которого приближался к тридцати, начал подумывать о своем будущем. Рукопись он убрал со стола в гостиной, положил в папку и спрятал за стопкой сорочек в гардеробе.
Керли, управляющий кафе «Вайсрой», где когда-то работала Фло Марч, кивнул Лонни, когда тот вошел в кафе.
– Давненько тебя не было видно, – сказал он. Лонни кивнул в ответ.
– Пришел повидаться с мистером Квиннеллом, – сказал он, осматривая помещение опытным глазом.
– Он ждет тебя в кабине номер тринадцать, – сказал Керли.
– Бывшая кабинка Фло, – сказал Лонни.
– Точно. Скучно здесь без рыжей. Она разбогатела, как я слышал.
Когда Лонни сел за столик Филиппа, они заказали кофе подошедшей официантке.
– Хочешь позавтракать? – спросил Филипп.
Лонни родился в бедной семье и привык не отказываться от предложения получить что-нибудь за чужой счет, и сейчас, несмотря на то, что он уже завтракал, ответил утвердительно:
– Конечно, закажи мне несколько пирожных, яичницу с ветчиной, гренки. Пожалуй все.
– Значит, ты не принес?
– Что?
– Рукопись Бэзила Планта.
– Я же сказал, что не хочу упускать ее из виду.
– Но я не могу сказать, стоит ли она чего-нибудь, пока не прочту, – сказал Филипп.
– Я думал, что ты прочел ее у меня дома, пока я принимал душ.
– Я только на минуту взглянул на нее. Я думаю, что она и есть та рукопись, пропавшая рукопись знаменитого романа, но я должен знать это наверняка, прежде чем делать какие-то выводы. Ты не заметил, на страницах есть какие-нибудь пометки?
– Какие пометки?
– Записи? Вставки? Что-нибудь в этом роде. Написанное на полях от руки?
Лонни пожал плечами.
– Не знаю. Вообще-то я даже никогда не читал всю эту чертовщину. Как ты думаешь, сколько она стоит, если окажется тем, чем ты думаешь?
– Не могу сказать. Только три главы рукописи опубликованы, остальное после смерти Бэзила не смогли найти.
– Бэзил был жуткий пьяница. Когда пьет, становится совсем плохим. В остальное время был лучшим парнем на свете. И все-таки, хотя бы приблизительно, сколько она может стоить, как ты думаешь?
– Не знаю. Могу только предполагать. Может быть, и много, но я должен быть уверен, что это не подделка, прежде чем заняться ею.
Объясняя Лонни все сложности идентификации пропавшей рукописи, Филипп поднял глаза и увидел Жюля Мендельсона, входящего в кафе с «Уолл-стрит Джорнэл» в руке. Лонни, сидевший спиной к входу, не видел его. Филипп проследил, как Керли, разговаривал с Жюлем словно с хорошо знакомым, но уважаемым человеком, провел его к столику у окна. Сев за стол и развернув на нем журнал, Жюль принялся за чтение. Он даже не взглянул на подошедшую официантку, которая поставила перед ним чашку кофе.
– Извини, – сказал Филипп Лонни, когда к ним подошла официантка, принесшая завтрак для Лонни. – Я сейчас вернусь.
– Это там, оранжевая дверь рядом с кассой, – сказал Лонни, показывая, где находится мужской туалет.
Филипп кивнул и направился к туалету. Через минуту он вышел и подошел к столику Жюля.
– Мистер Мендельсон, – сказал он.
Жюль оторвал взгляд от журнала, но сделал вид, что не узнал Филиппа.
– Я Филипп Квиннелл, – сказал Филипп.
– Да, – сказал Жюль, продолжая читать и всем видом показывая, что вести с ним разговор не намерен. Он возненавидел Филиппа с того дня, когда статуэтка балерины Дега упала и потрескалась, в чем, по его мнению, был виновен Филипп, а не его собственная раздражительность.
Словно прочитав его мысли, Филипп сказал:
