сегодня по полной программе, а, Трикси? Скажи им, что у тебя особый случай.
— Особый случай?
— Мне кажется, особый. — Киаран улыбается, демонстрируя великолепные зубы, и я таю. (Да. Да! Я только возьму жакет… В общем, все всё поняли.) — Сейчас только пятнадцать минут шестого, но я, похоже, все еще живу по азиатскому времени. Вдобавок я умираю от жажды, и все мои мечты — о чудной бутылочке холодного «Крюга»'. Что скажете?
— Я скажу: веди нас!
Я поднимаюсь, чтобы снять жакет с вешалки за спиной, но, оказывается, Киаран уже держит его и подает мне. Это игра воображения, или его руки и в самом деле задерживаются у меня на плечах несколько дольше, чем необходимо?..
Остынь, детка!
— С другой стороны, вести лучше мне. Ты в городе новичок, так что берусь показать тебе несколько новых местечек, где можно славно посидеть. Только не злоупотребляй деликатесами, а не то скоро будешь выглядеть как Бладхаунд… Шутка, — поспешно добавляю я, увидев, что его лицо мрачнеет.
Словно невзначай, я обвожу взглядом коллег, убеждаюсь, что на нас обратили внимание, и под руку с Киараном шагаю к лифтам.
Четверг, 5 октября
(до «Дня X» 40 дней — еще один день бездарно потрачен в баре)
Влекусь к рабочему месту. За три стола до своего слышу мелодичный голос Сэма, доносящийся из интеркома Бладхаунда. Сэм рассказывает коллеге о последних своих достижениях.
— Ах, Крис, она была по-настоящему горяча. Вот уж шаловливые ручонки, просто слов нет. — В его голосе звенит детский восторг.
На заднем плане слышны голоса его коллег из отдела валютного обмена, крики «куплено» или «продано» и прочая, и прочая в подобном же роде. Однако Сэм явно не безумно занят. У него есть время рассказать Крису о личной жизни.
— Она делала все, что только я мог пожелать. Ну, за исключением чашки чая наутро. — Он хихикает. — Горячая девочка. Настоящая фурия.
— Фурия?
— Ну да. Гречанка, понимаешь ли. Теперь я могу добавить в мою коллекцию греческий флаг! Не знаешь, как он выглядит?
— Не такой ли, вроде загнутого гвоздика? — При звуке моего голоса Бладхаунд подскакивает. — Не обращай на меня внимания, — отмахиваюсь я, плюхаясь на стул и включая компьютер. Банк недавно закупил абсолютно плоские мониторы, не толще коробки для папирос. Старые громоздкие мониторы выделяли слишком много тепла, и все кругом ужасно потели… — Просто мне нравится слушать истории о последних успехах Сэма. И потом, я имею право знать.
Я делаю вид, что читаю последние финансовые отчеты мировых рынков. Правда, не так-то легко сосредоточиться, когда голова гудит.
— Сэм. Мне нужно идти, — мямлит Бладхаунд в интерком. — У меня конференция. — Он оборачивается ко мне. — Где ты была? Джим искал тебя на утреннем совещании. Я сказал, что ты к кому-то поехала. Выдумал имя клиента.
— Осторожней, Бладхаунд. Это выглядит так, словно ты меня покрываешь, — огрызаюсь я. — Пойди лучше к Сэму. Готова поспорить, он тебе и картинку нарисует, дабы проиллюстрировать свои достижения. Камасутра отдыхает. Поверь мне. Уж я-то знаю.
Надо же, у Бладхаунда хватило совести смутиться.
— Слушай, Трикси. Что я могу поделать? Он долбает меня своими эскападами каждое утро — хочу я того, нет ли. Мне жаль, что ты услышала, но, право же, моей вины здесь нет.
Он пожимает плечами и поворачивается, чтобы поднять трубку одного из телефонов, вперившись при этом в компьютер. Я поудобнее устраиваюсь на стуле, разворачиваю «Дейли телеграф» и открываю бутылку «Люкозейда», которую обязательно держу в столе на всякий случай. Углубляюсь в чтение некрологов — просто чтобы убедиться, что меня ни водном из них нет, ибо чувствую себя ходячим трупом.
Бладхаунд смотрит на меня.
— Похоже, у тебя серьезные проблемы. «Люкозейд» отнюдь не низкокалорийный. Тебе плохо?
— У меня все прекрасно. Может, я и перебрала вчера стаканчик-другой, но чувствую себя отлично.
Я лгу, надеясь, что маленькие гномы с молоточками, засевшие у меня в голове, скоро оттуда уберутся. Один день уже уплыл безо всяких достижений с моей стороны. Я больше не имею права терять время. За сорок дней я должна из кожи вон вылезти, но заключить проклятую сделку.
— Четыре или пять стаканчиков — это ближе к истине. — Бладхаунд улыбается. — Вчера вечером ты была явно не в себе. Сказала мне, цитирую: «Ты мой лучший друг, да. Я правда тебя уважаю…» — Он делает паузу, а затем разражается хохотом, созерцая ужас в моих глазах. — Я был шокирован не меньше, чем ты сейчас. А что касается Киарана, ты сообщила, что любишь его.
Не знаю, что хуже: сказать Бладхаунду, что я его уважаю, или Киарану — что я его люблю. Ни одно из утверждений не соответствует истине.
— А что Киаран? — спрашиваю я слабым голосом.
Впрочем, не уверена, что хочу это знать… Какая же я дура! Пить при стрессе, да еще на пустой желудок — это грозит настоящей катастрофой! Я пытаюсь сфокусировать взгляд на экране монитора, но нынче утром это очень трудно. Текст видится в двух экземплярах.
— Он был — как бы поточнее сказать? — озадачен. Думаю, это верное слово. — Бладхаунд ржет, припоминая события прошедшего вечера. — Когда он великодушно предположил, что, возможно, тебе пора бы отправиться домой и лечь в постель… М-м… — Он медлит, нагнетая напряжение. Вот гад! — Не думаю, что тебе понравится то, что ты ему ответила… Но держу пари, это шокировало бы твою мамочку и ее подружек из «Женского института».
Я роняю голову в ладони и гляжу на Бладхаунда сквозь растопыренные пальцы.
— Я ведь этого не делала? Правда?
Кажется, Бладхаунд получает от всего этого невыразимое удовольствие. Ну еще бы: приятно созерцать, как рушится образ снежной королевы, который я холила и лелеяла со дня нашей размолвки с Сэмом.
— Я сказал Киарану, что не видел тебя такой пьяной стой ночи «У Фиби», когда ты приставала к официантам… (О, нет! Нет! Как он мог рассказать эту историю? Киаран решит, что я пьяница. Он не станет помогать человеку вроде меня. Я могу с тем же успехом увольняться прямо сейчас.) Правда, я сказал ему, что у тебя сейчас кризис. ПСТ — пост-Сэмова травма, — добавляет Бладхаунд.
О! Ну тогда все в порядке. Значит, я брошенная пьяница!
— Ни слова больше! — Я вскидываю руки в знак капитуляции. — Довольно. Хватит.
Я полностью уничтожена. Раздавлена. Унижена. Сказать Бладхаунду, что я его уважаю, уже чересчур, а уж непристойные предложения Киарану! Как, во имя всего святого, я посмотрю теперь ему в глаза? Он подумает, что я одна из этих Сэмовых шлюшек. Может, мне эмигрировать? В Австралию, например… О, черт. Я не смогу этого сделать. Они не впускают людей, которые не являются безработными…
— Доброе утро, Трикси. Как мы себя чувствуем в этот ясный солнечный день?
Я подскакиваю на стуле от этого ирландского распева за спиной. Хватаю телефонную трубку, молясь, чтобы Киаран не заметил, что телефон не звонил, и прикидываюсь, что погружена в серьезную беседу.
— Извини, — шепчу я ему, прикрывая рукой микрофон. — Важный разговор. Поговорим позже! — Я отворачиваюсь к экрану, деловым тоном рассуждая о французских рынках.
— Конечно же, дело превыше всего. Но ты уверена, что хочешь меня проигнорировать? Меня. Мужчину, которого ты любишь. Чьи дети будут похожи на…
Я резко разворачиваюсь к нему лицом. Несуществующая телефонная беседа позабыта. Я швыряю трубку и мямлю, не осмеливаясь поднять глаза:
— Ладно. Ты добился своего. — Наверняка лицо мое красно как помидор. — Я налакалась. Признаю. Я не помню ничего после четвертой бутылки. Может, мы, как люди интеллигентные, замнем это дело? — Я гляжу на него умоляюще.
— Ну, не знаю. Я был так тронут… — он делает эффектную паузу, — твоим интересом. Ты хочешь сказать, что не думала обо мне в этом разрезе?
