Путь Никколо

кем-то злую шутку. Хочешь узнать, как я догадалась?

С совершенно невозмутимым видом Клаас стоял перед ней, опустив руки по швам.

— Полагаю, что люди герцога заплатили штраф вместо вас, демуазель, — отозвался он. — Но, разумеется, об этом нельзя говорить мейстеру Юлиусу.

— Юлиус уже сообщил мне, какой ты усердный и ценный работник, — отозвалась хозяйка. — Полагаешь, что направленность твоих талантов ускользнула от его внимания?

Клаас неверно истолковал ее слова.

— Jonkheere Феликс все равно попадал бы в неприятные истории, даже если бы меня не было рядом. Так всегда происходит с молодыми господами.

— Спасибо тебе за эту новость, — поблагодарила хозяйка. — Я знаю, и мейстер Юлиус знает это, что когда ты рядом, то все проделки заканчиваются довольно безобидно. Этого не скажешь о собственных затеях Феликса. Смотрителя водокачки ждет кнут и позорная отставка. Я уверена, что это не входило в твои планы.

Долгое время Клаас молчал.

— Разумеется, демуазель совершенно права. Jonkheere Феликсу еще много нужно работать над собой и, желательно, подальше от доброжелательных старших, которые слишком хорошо помнят его отца. Так значит, демуазель полагает, что ему пора оставить университет?

Марианна де Шаретти прижала пальцы к губам:

— Я думала об этом. Но мне казалось, что Лувен очень важен.

Наступило молчание.

Затем подмастерье вновь подал голос:

— Полагаю, демуазель вскоре поймет, что он уже исполнил свое предназначение.

И вновь молчание.

Теперь заговорила она:

— А если я отошлю тебя вместе с ним?

За эти годы она научилась не слушать, что говорит Клаас, но следить за его глазами. Он сказал:

— Jonkheere Феликс взрослеет, ему было бы лучше среди равных по положению.

Марианна по-прежнему пристально наблюдала за ним.

— Но он не будет возражать против мейстера Юлиуса? — Затем, заметив его улыбку, поправилась: — А, понимаю, все наоборот. Это мейстер Юлиус начнет проявлять свой норов. Так, стало быть, если я отошлю сына прочь, вас с Юлиусом придется оставить здесь, чтобы помогать мне вести дела. И начнем мы с достижений, подобных твоим последним подвигам?

— Вы об этом недоразумении с шотландцами? — уточнил Клаас.

— С шотландцем, — резко поправила хозяйка. — Это было преднамеренно и жестоко. Глупо. Смехотворно. Что ты имеешь сказать в свое оправдание?

— Несчастный случай.

Клаас уставился себе под ноги.

— Как с той пушкой? — переспросила Марианна де Шаретти. — За исключением того, что на сей раз это было нечто личное. Ты увидел этого человека на пристани в Дамме. Он тебе не понравился, хотя тогда ты даже не знал, кто он такой. И ты решил высмеять его.

— Демуазель, — Клаас поднял глаза, — я не рассчитывал, что меня обнаружат. Это я оказался в глупом положении.

Она молчала, лишь выжидательно смотрела на него, и ему не оставалось ничего другого, кроме как продолжить:

— Люди действуют в соответствии со своей природой. Мне было любопытно, что он за человек.

— Но теперь-то, после вашей стычки, тебе это прекрасно известно. А в результате — ущерб, который придется оплатить. Оскорбленный заказчик, урон, нанесенный компании, и все это из-за несчастного случая.

Клаас вздохнул:

— Милорд Саймон отправится восвояси после того, как придут галеры. Я буду держаться от него подальше. Думаю, что и он будет держаться подальше от меня. Демуазель, у меня есть новости насчет квасцов.

— Это, верно, держись от него подальше, — подтвердила хозяйка. — Я не потерплю никаких свар, пока ты живешь в моем доме. Если за тебя возьмутся всерьез, то тебе не уцелеть. Одному Богу известно, как ты ухитряешься призвать все это на свою голову. С тобой та же самая проблема, что и с Феликсом. Тебе нужно работать.

Клаас улыбнулся, поднял руки и развернул к ней мозолистыми ладонями.

— Неужто ты принимаешь меня за дурочку? — возмутилась Марианна. — Я знаю, за те восемь лет, что ты живешь в этой семье, руками и ногами ты отработал свое содержание. Беда лишь в том, что кроме рук и ног, у тебя пока ничего нет. Что будет с тобой дальше?

Он покачал головой, улыбаясь хозяйке той же светлой приязненной улыбкой, которую дарил всему миру.

— Может, герцог повесит меня?

— Нет, — холодно возразила Марианна де Шаретти. — Разве что король Шотландии. Французский король — наверняка. Если мейстер Юлиус надумает нас покинуть, возможно, тебе следовало бы отправиться с ним.

— Он уйдет? — изумился Клаас.

— Возможно, — признала Марианна де Шаретти. — Когда обнаружит, что я не собираюсь делать его своим партнером. Однако, поскольку теперь он передо мной в долгу, у него уйдет немало времени на то, чтобы скопить достаточные сбережения, дабы обеспечить себе независимость. К тому времени Феликс, наконец, повзрослеет.

— А меня, возможно, повесит шотландский король, — поддержал Клаас. — Так где же вы будете искать честного стряпчего, чтобы помог управляться jonkheere Феликсом?

Он словно бы размышлял вслух. Марианна часто позволяла Клаасу высказываться начистоту, а сейчас, даже раньше, чем она успела найти ответ, он уже подал идею:

— Есть, конечно, мейстер Удэнен. У него дочь как раз подходящего возраста.

Кровь прилила ей к лицу. Она сделала резкий вдох. В горле остался слабый привкус чернил, пергамента и кожи, и пота, и опилок. Опилок?

Вдова Шаретти покачала головой:

— Полагаю, этого довольно. Ты, разумеется, заслуживаешь порки, но тогда ты еще дольше не сможешь работать. Чуть позднее я скажу о том, какое наказание тебя ждет. А пока возвращайся в красильню, что бы там ни говорили городские власти. Шотландским джентльменом я займусь сама.

Шаги в коридоре послышались громче, и вот уже Асторре принялся барабанить в дверь кулаком.

Клаас заулыбался, и ей понадобилось сделать над собой усилие, чтобы не улыбнуться в ответ. Еще один удар в дверь, и голос Асторре:

— Демуазель!

— Я все записал, — заторопился Клаас. — Насчет квасцов. Это в Фокее, и венецианцы надеялись сохранить все в тайне. Гильдии будет интересно. — Он извлек из кармана сложенный лист бумаги и выложил на стол, затем с улыбкой накрыл его другими листками, после чего, получив безмолвное дозволение, подошел к двери, распахнул ее и впустил Асторре, а сам с поклоном выскользнул наружу.

Дверь закрылась. На бумагу Марианна так и не взглянула. У наемника, как она и ожидала подмышками были два тяжелых ящика. На своих кривых ногах он пересек комнату и с трудом опустил их рядом с денежным сундуком. Вот почему ей приходилось каждый год брать с собой крепкого телохранителя — дабы было чем расплатиться за товар, купленный на фландрских галерах.

Асторре выпрямился, перевел дух. Двадцать лет беспрерывных сражений оставили следы в виде рваного шрама над, глазом и багрового обрубка, который хирургам удалось сохранить на месте левого уха. Но в остальном он оставался крепок, как двадцатилетний, и в бороде по-прежнему не было ни единого седого волоска.