Юлиус, в котором странным образом сочетались невинность и честолюбие. Вдова де Шаретти, догадывалась Тоби, отчасти разочаровалась в Юлиусе, а теперь, похоже, он надеялся разбогатеть с отрядом наемников. Он был отличным счетоводом, так что надежды его казались вполне обоснованы. Тоби, за последний год, неплохо изучивший Лионетто, видел в капитане Асторре человека не меньших амбиций, возможно, столь же беспринципного, но зато относившегося к людям с грубоватым уважением, чего никогда нельзя было дождаться от Лионетто. Насколько мог судить Тоби, до старости Асторре желал заполучить все те награды, которые до сих пор от него ускользали: славу, свою статую на рыночной площади с лавровым венком на голове. Ему достаточно было провести с Асторре всего полдня, чтобы это понять.
Тоби знал, что Асторре наблюдает за ним, однако отнюдь не собирался держаться скромнее. Если Асторре не захочет, чтобы лекарь остался, пусть скажет напрямик. Но Асторре захочет. Тоби многое знал о Лионетто, который охотился за теми же великими наградами, и поклялся помешать Асторре, если тот перейдет ему дорогу. Рано или поздно, когда он привыкнет ему доверять, Асторре спросит у Тоби насчет Лионетто. А пока стоило ему лишь вспомнить о Лионетто, как у Тоби начинала дергаться спина.
Но, конечно, Асторре оставит его по куда более весомым причинам. Тоби был лучшим хирургом по эту сторону Альп, а, возможно, и за их пределами. Возможно. В какой-то мере именно это он и пытался доказать. В армии лекарю приходится делать все, что угодно, разве что не принимать роды. Весь прошлый год он трудился в каком-то яростном возбуждении, и открывал для себя многое, и делал многое, что прежде считал невозможными. В том числе и вылечил этого мальчишку, благодаря которому оказался здесь. Этого Клааса, с которым ничего плохого не должно было случиться в доме Флёри. По крайней мере, до тех пор, пока они с Тоби не закончат разговор о краске для волос, любовном эликсире и остролисте.
Особняк де Флёри был огромен. Двор поглотил их кавалькаду: подвалы без труда вместили меха от Дориа и бочонки с лососиной от Строцци; товары Шаретти, которые Жаак должен был выставить на рынке; груз пятерых торговцев, путешествовавших вместе с ними, и которые дорого заплатят за пользование складом до будущей ярмарки.
Товары для Италии располагались в другом месте, откуда должны были перекочевать на спины мулов для перехода через Альпы. С лотарингскими возчиками расплатились, и они отправились в обратный путь с пустыми повозками. Лошадей, предназначенных для Пьерфранческо, отвели в стойла, где они заняли место рядом с собственными лошадьми Жаака де Флёри.
Куда менее бережно отнеслись к грузу по имени брат Жиль, коего оставили посреди пустого двора терпеть укусы ледяного ветра и прислушиваться к раскатам голосов управляющего де Флёри и его подручных, которые занимались размещением наемников. В конце концов, во дворе не осталось никого, кроме капитана Асторре, его помощника Томаса и Клааса, Юлиуса и его африканского раба, несчастного певчего, который молча дрожал от холода, и Тоби. Тогда, и лишь тогда массивные двойные двери особняка де Флёри со скрипом распахнулись, лакей отступил с поклоном, и на пороге возник Жаак де Флёри во всем своем великолепии.
Великолепие, по мнению Тоби Бевентини, было подходящим словом. Не в том смысле, как его относили к папам или дожам, воздавая должное их статусу и окружающей пышности, хотя этот человек был наделен и тем, и другим. Он был словно создан для того, чтобы повелевать. Жаак де Флёри был очень высок ростом, сложен как атлет и находился в самом расцвете сил. На его широких плечах легко, как перышко, лежал бархатный плащ, подбитый лучшим соболиным мехом. Лицо под широкими нолями украшенной самоцветами шляпы было гладким, загорелым и мужественно-красивым: с крепким прямым носом, умными темными глазами, четко очерченными улыбающимися губами.
— Асторре, бедолага, как же ты поздно! — вместо приветствия воскликнул Жаак де Флёри. — Разумеется, этого стоило ожидать. Должно быть, ты изо всех сил старался побыстрее отделаться от своей хозяйки. Как же глупы эти женщины, да благословит их Господь! Пройдем скорее ко мне, и… а, я вижу с тобой и мой малыш-стряпчий. Проходите оба. Моя жена где-то в доме, она присмотрит за вами. Что я вижу? Язычник? Разумеется, ему здесь нечего делать, равно как и этому простолюдину.
— Они оба пойдут с нами, — возразил Юлиус. Жесткие нотки в его голосе удивили Тоби. — Этот слуга принадлежит мне, и он христианин. А этот молодой человек — Клаас.
— Клаас? — переспросил Жаак де Флёри без всякого интереса. Его дворецкий ожидал дальнейших приказаний, одной рукой удерживая Лопие за локоть, а другую положив Клаасу на плечо.
— Он жил здесь с вами, — пояснил Юлиус.
Взгляд темных глаз смерил Клааса с ног до головы, от помятого шлема до грязной потрепанной кольчуги, от заляпанного подола дублета, штопанных шоссов и до поношенных сапог.
— Здесь жили многие, — проронил Жаак де Флёри. — Это который? Тот, что воровал? Они все воровали. Тот, что утверждал, будто моя жена изнасиловала его? Нет, это ведь были вы, мастер Юлиус, не так ли? Или тот, кому самое место на скотном дворе? Да, точно, это был Клаас. Насколько я помню, я отослал его туда, где моча нужнее всего. В красильню Шаретти. Я вижу, он там преуспел.
Стряпчий обещал, что Клаас будет улыбаться, и теперь Тобиас убедился, что он прав. Улыбка была открытой, без тени вины или смущения.
— Все это ваше воспитание, дедушка, я им так и говорил.
— Дедушка? — переспросил торговец. Запрокинув голову, он зычно расхохотался. — Преднамеренное оскорбление, полагаю. По велению вдовы, чтобы смутить меня. Возможно, это бы удалось, будь ты моим бастардом, а не моей покойной племянницы. Ну да ладно, я тебя прощаю. Всыпь ему, Агостино, и запри в сарае. Пойдемте. Мне холодно.
— Нам тоже, монсеньер, — раздался резкий голос Асторре. Он поднял руку. Без видимого усилия Лоппе стряхнул с себя хватку дворецкого, а другой рукой освободил Клааса. — Не тревожьтесь об этих двоих. Мы сами позаботимся о них в доме. Но певчий Козимо де Медичи умирает от холода. Нам что, так и стоять здесь весь день?
Жаак де Флёри уставился на капитана своими красивыми темными глазами.
— Ты намерен впустить этих дикарей в мой дом? За любой причиненный ими ущерб я потребую компенсации.
— И вы ее получите, — ответил Асторре. — Теперь мы можем войти? Нас ждут дела.
— Да, конечно, дела, — подтвердил Жаак де Флёри. — Женские дела, к тому же. Как очаровательны они в своей наивности. Господь велел нам защищать их, и мы повинуемся. Но кто возместит нам убытки? Конечно же, не наследник. Не этот очаровательный юный бездельник Феликс, способный только на глупые выходки. Стало быть, мой дорогой Юлиус, они больше не могут платить тебе жалованье? Теперь тебе придется сражаться, чтобы заработать себе на пропитание, подобно всем этим тупым плебеям, которых ты всегда так презирал. Как огорчительно. А кто этот человек?
Тоби представился:
— Лекарь. Тобиас Бевентини, месье де Флёри. Взгляд темных глаз уперся прямо в него.
— Родственник? — переспросил Жаак де Флёри. — Родственник Жана-Матье Феррари?
Никто больше не спрашивал его об этом.
— Племянник, — ответил Тоби.
Он чувствовал, что Юлиус удивленно косится на него.
— Обучался в Павии?
— Да, месье, — отозвался лекарь. — Я служу по контракту у капитана Асторре. Мне нужен боевой опыт.
— Твоему дяде это бы не понравилось, — заметил торговец.
— По счастью, — возразил Тоби, — это мое дело, а не его. Но сейчас меня больше всего заботит наш монах. Холодный воздух может повредить его горлу. Мессер Козимо будет разочарован.
— Меня это не касается, — заявил Жаак де Флёри. — Медичи мои должники. Синьор Нори отвечает за женевское отделение Медичи. Синьор Сасетти, бывший управляющий, время от времени навещает его. Кто-то из них скоро явится за своими бумагами. У Нори полно денег, и он вечно болеет. Вот для тебя настоящие золотые прииски. Продай ему лекарство.
Он заплатит. Любое снадобье подойдет: он убежден, что страдает от всех известных болезней. Ступайте туда Моя жена позаботится о вас.
И он двинулся прочь в сопровождении Асторре и стряпчего, однако мадам де Флёри так и не
