любви и о ребенке. Впрочем, нормальные здоровые желания в нашем обществе вызывают саркастическую улыбку. Бог с теми, кто презрительно улыбнется на мои слова. Я мечтала о любви. В толпе, на улице, в театре я бы узнала человека, о котором мечтала, но описать словами его образ я не берусь. Да и не нужно. И кому, позвольте спросить?
Я вгляделась в зеркало. Что ж, пожалуй, я недурна собой. Тогда почему… О, мой проклятый эгоизм! Почему? Почему? Почему я не имею права спросить себя о том, почему меня никто не любит по-настоящему? И я тоже никого не люблю!
Почему мы с широко распахнутыми глазами наблюдаем за романами, которые протекают на виду у всех? Осуждаем любовников, встречающихся в гостиницах, презрительно кривим губы при упоминании о женщине, которая ради своей любви уходит от мужа. И кто осуждает! Те, кто сами просто не попались! Кто я такая, чтобы говорить о них?! Вполне посредственная женщина, которая жалуется на мужа, не замечая собственной убогости и не видя данного Богом счастья! Счастья? Только где оно? Почему оно не в душе, а только на словах? Я не знала ответа.
В комнате рано стало темно. Что за досадный день. Шум внизу… Это же Александр Михайлович пришел. Он всегда приходит вовремя.
Постучался, вошел после разрешения. Я уже знала, что он скажет что-нибудь серое, как мышь.
— Почему вы сидите без света? Пожалуйста! Но я молчала из упрямства.
— Почему не отвечаете? Вы не разговариваете со мной? Обижаетесь?
— Нет.
— Почему молчите?
«Молчу? — с досадой подумала я. — Почему? Глупый вопрос. Хочу и молчу».
— Хорошо, — терпеливо сказал он. — Господин ужин ждет только вас.
Я молча последовала за ним. За столом я смотрела, как он ел. Я же весь день бездельничала, никуда не ходила, аппетит отсутствовал.
— Что вы так на меня брезгливо смотрите, моя дорогая? — спросил Александр Михайлович.
— Ничего. — Я встала.
— Кофе?
Я не ответила.
Да, я точно знаю: во всем виновата моя кровь. Вернее, та ее часть, которую передала мне матушка. Я смеялась, когда муж упрекал меня, я могла его не слышать, когда не хотела слышать, я могла не отвечать ему. О, если бы… нет, не он — он бы не смог — а другой мужчина взял меня за подбородок, властно и спокойно заглянул мне в глаза… Мне оставалось бы лишь покориться. Александр Михайлович на подобное не способен.
Ах, кровь! Я бы согласилась кутаться в черные бесформенные одежды, закрывать лицо и быть безмолвной. Но для кого? Я не видела в жизни человека, перед которым я затрепетала бы как перед божеством, кого смогла бы назвать своим господином. Перед ним можно было бы чувствовать себя безвольной, частью его самого, готовой повиноваться при одной только его мысли. Радоваться любой мелочи, просто находясь рядом с ним.
Александр Михайлович пришел пожелать мне спокойной ночи.
— Почему вы ушли из столовой? — вдруг спросил он.
Я поморщилась. Ох уж эти почему и зачем!
— Скорее бы уехать, — ответила я, будто не слышала его вопроса.
— Отдохнем немного от дел и суеты, — согласился Александр Михайлович.
Дальше разговор не шел.
— Есть какие-нибудь новости? — спросила я, так как газет не читала.
— Ничего достойного вашего драгоценного внимания.
— Может быть, сыграем в шахматы? Он странно посмотрел на меня и сказал:
— Простите, у меня дела.
Я вздохнула. Стиснула зубы и дождалась, когда закроется за ним дверь. Топнула ногой, но злость не улетучилась. И так каждый день! Как вам это понравится? Молодая женщина будет мечтать о другом, если с ней ведут себя подобным образом!! Я решила пойти спать, но оказаться в темной комнате на широкой пустой кровати совсем одной не хотелось.
Я приказала Тане принести мне кофе и читала до рассвета.
На даче ничего не изменилось. Все та же обстановка, те же соседи. Погода установилась теплая. Рано утром меня будили птицы. Часто и подолгу мы гуляли с Александром Михайловичем по заросшему парку, беседовали. Супруг даже начал ухаживать за мною, что я с великим терпением принимала.
Знакомств мы не думали сводить, но дачный климат совершенно вытравил из дачников чувство такта, и мы в первые же дни были пойманы «местными жителями». А через неделю они считали нас своими лучшими друзьями, приходили без приглашения, пили у нас чай и занимали тайком от жен у Александра Михайловича деньги на мелкие расходы.
По вечерам к нам приходили гости. Спорили, шутили, играли на фортепиано, пили вино. Слава богу, никакой политики в разговорах! Обсуждали литературные новинки и моду. Было шумно, порою и весело. Естественно, не обходилось без разговоров о бурно протекающих здесь романах.
Но потом Александра Михайловича вызвали срочной телеграммой на работу. Он быстро собрал вещи, рассеянно поцеловал мне руку, думая о своих делах, и уехал. Гостей с каждым вечером становилось все меньше — никто не хотел стеснять своим присутствием даму. Больше приглашали к себе. Иногда я принимала приглашения, но чаще сидела одна с томиком стихов и рано ложилась спать.
А потом появился он. Появился неизвестно откуда, неизвестно зачем.
Вечером я сидела на террасе в плетеном кресле. Одна.
— Простите! — позвали меня из-за калитки.
— Да? — отозвалась я. — Пройдите! — И сама спустилась навстречу незнакомцу.
— Добрый вечер, прошу простить меня за помеху вашему уединению. Мы с вами не знакомы. Но дело в том, что я тут никого не знаю. Поэтому я и осмелился спросить у вас, не знаете ли вы, где находится дача полковника Рощина?
Первое, на что я обратила внимание, — это его глаза. Они были черными, как полночь. Отчего-то я смутилась, поправила без надобности волосы.
— Простите, — обескураженная этими глазами, сказала я, — кажется, я не смогу вам помочь.
Он не уходил. Смотрел на меня.
— Что вам еще угодно? — спросила я.
— Жаль… Вы здесь живете? — неожиданно спросил он. — Разрешите, я засвидетельствую вам завтра свое почтение! Я никого не знаю здесь. И вынужден буду жить на этом необитаемом острове почти месяц…
— Не такой уж он и необитаемый, — прервала его я. — Вполне заселенный. Аборигены вас поймают завтра же и заставят пить с ними вино и рассказывать невероятные истории!
— Я не хочу пить вино с дикарями. Я хочу прийти к вам.
Должно быть, у меня так широко раскрылись глаза, что мой собеседник поспешил рассыпаться в извинениях.
— Позвольте представиться — Любомирский! Вадим Александрович!
— Анна Николаевна Зимовина.
— Вы родственница Александру Михайловичу?
— Супруга.
— Вот оно что… — протянул он. — Мы давние знакомцы с вашим мужем.
— Почему тогда я вас не видела в нашем доме? Мы часто принимаем гостей!
— Дела, мадам Зимовина, не давали мне возможности выбраться! Но если бы знал, что у Александра столь очаровательная супруга, то, пожалуй, оставил свою службу, чтобы стать исключительно вашим поклонником, и никем больше! Разрешите мне исправиться, и я приду к вам завтра. Одно ваше слово, и я у ваших ног.
С улыбкой я отметила, что пустая светская болтовня дается ему легко и привычна для него, как
