— Таня? — позвала я.
Никто не отозвался. Тогда почему столь ясно я представляла чей-то образ, слышала голос? Ах да! Сон!.. Удивительный сон. Я долго блуждала по темным комнатам, хотя прекрасно знала, что на улице день и солнце. Но окна в комнатах были тщательно зашторены. Я ходила, натыкалась на безмолвных людей. Я не знала, что они делали в темном доме, так же как не знала, для чего там и я сама. Мне вдруг захотелось выйти поскорей, но лабиринт комнат не заканчивался, пока я не побежала. Казалось, дом бесконечен, я словно бежала на месте, пока не забарахталась в нежных руках.
— Куда вы торопитесь?
— Уже никуда, — ответила я, осознав, что спешить больше не надо, что выход найден.
Он стоял и улыбался, не выпуская меня из объятий.
— Вадим Александрович, — прошептала я, закрывая глаза, — Вадим, не уходите. Останьтесь со мной.
Мне захотелось рассказать ему о том, как я несчастна, как не хватает мне его сильных рук, как остро я ощущаю потребность в том, чтобы меня оберегали. Я хочу быть слабой, чтобы меня защищали, я хочу осознавать себя женщиной, чтобы быть ею.
Но слова не давались мне. Я поняла: вот мгновение, которое больше никогда не повторится — ни наяву, ни во сне. И я с благоговейным трепетом поцеловала его руку.
— Не уходите, — умоляла его я, и он не двигался с места.
Но сон растаял, так я и открыла глаза с ясным понимаем того, что я не одна в комнате.
Для меня каждое прикосновение Вадима Александровича наяву было праздником. Сложно сказать, что испытывала я, когда он целовал мне ладони или просто помогал спуститься с террасы или выбраться из лодки. Достаточно было малейшего соприкосновения с его руками, чтобы я ощутила себя слабой, маленькой, полностью во власти этих сильных рук, но в то же время и защищенной от всего мира.
Боже мой, Боже мой! Я не знаю, как назвать то новое чувство, которое переполняло меня: была ли это мимолетная влюбленность или просто я увидела в Вадиме Александровиче близкого мне человека. Трудно было думать о том, что я замужем за одним мужчиной, а стремлюсь увидеть другого, но не думать о Любомирском я уже не могла.
Он стал для меня чем-то совершенно необходимым, как воздух, как свет, как вода. Я перестала испытывать неловкость при разговорах с ним, мне хотелось проводить с Вадимом Александровичем все больше и больше времени. Меня влекло к нему, но в то же самое время я боялась показаться смешной или глупой. Все чувства смешались в моей душе.
Я стала женщиной, которая чувствует только свою невесомость и прикосновение любимых страстных губ. Нет, нет и нет!.. Не может быть!.. Неправда!.. Слишком жестоко было бы проснуться, открыть глаза и увидеть высокий потолок. Каждое мгновение я видела его глаза — огромные, жестокие, черные от страсти, которая читалась во взгляде, в изгибе бровей, в трепете ресниц.
«Господи, — ежечасно молила я, — дай мне насладиться преступлением твоих заповедей! Накажи, если тебе это надо, но продли сладкую муку прикосновения его губ. Прости, но одари меня еще хоть на несколько мгновений его дыханием, поцелуями…»
Вадим Александрович по-прежнему был весел и мил со мною: у него было достаточно времени для бесед и чтения мне книг, он развлекал меня, ухаживал за мною. И вместе с тем мне казалось, что мой супруг вовсе не обеспокоен постоянным присутствием Любомирского. Если раньше он замечал каждого моего поклонника, то теперь он не говорил ни слова о Вадиме Александровиче. В своем летнем увлечении я даже не задумалась об этом, считая, что Александр Михайлович занят работой и я ему совершенно неинтересна.
Минула гадательная ночь, постепенно мои страхи и волнения успокоились, я принимала Вадима Александровича, стараясь поменьше думать о муже. Вадим Александрович будто благосклонно принимал мое влечение к нему, но о любви больше не говорил ни слова. Я же, хоть и чувствовала себя заслоненной им от целого мира, не была защищена от своего главного противника — самой себя.
Представляю себе, какая жара царила в городе, если на дачах, где нас окружали лес, сады и пруд, было невыносимо. Теперь гулять можно было только рано утром или поздно вечером — когда солнце спускалось уже за линию горизонта.
Было раннее утро. Мы с Вадимом Александровичем встретились у пруда. Не сказать, что идея гулять по утрам меня особенно привлекала, но я решила попробовать. К моему удивлению, утро пришлось мне по душе — на траве лежала роса, изредка сверкая на солнце, воздух был ароматный и густой. День обещал быть жарким.
— Вот красота! — восхищенно воскликнула я. — И как вы, Вадим Александрович, узнали, что в природе возможно подобное время суток?
Он улыбнулся.
— Природа приготовила нам много сюрпризов.
— Безбожник, — проворчала я, ухватившись за его слова. — Вам следовало бы говорить мне о мире Божьей красоты, о творениях Всевышнего.
— Зачем мне говорить о том, во что я практически не верю. А вот вы поступаете дурно, насмехаясь над святыми вещами. Кто знает всю правду о нашем мире? Вы? Сомневаюсь.
— Может быть, вы? — в свою очередь, спросила я Любомирского.
— Нет, нет! Боже меня избавь!
— Не поминайте имя Божье всуе!
— Простите. Но я на самом деле не знаю и знать не хочу.
Он остановился, остановилась и я, невольно заметив, что подол моего платья уже весь мокрый от росы.
— Но что же вы замолчали? — спросила я.
— Знать не хочу, а может быть, и боюсь. — Он снова прислушался.
— Боитесь, — рассмеялась я. — Вы? Не может быть! Я никогда не поверю, что вы можете чего-то бояться!
Мы снова пошли по заросшей травой дорожке, я шла чуть впереди, отставая от меня на шаг, шел Вадим Александрович.
— А вот, представьте себе, Анна Николаевна, боюсь… Вдруг обнаружится в какой-то момент, что то, во что вы изо всех сил не верили, существует! А? Каково? Мне лично не по себе от подобных мыслей. Просто мороз по коже!
— Опять вы смеетесь! — упрекнула его я.
— Нет, нет и нет! Какие тут могут быть насмешки?.. Представьте себе: мы погуляли с вами, я проводил вас до дому, пошел к себе. Сажусь за переводы, а никаких интересных мыслей нет, работа не идет, за окном гудят пчелы, и я засыпаю… Просыпаюсь неожиданно в незнакомом месте, у ворот огромного города, окруженного высокой каменной стеной.
Я невольно рассмеялась, представив себе Вадима Александровича спящего у ворот незнакомого города. Любомирский строго на меня взглянул, и я спрятала улыбку.
— И тут подходит ко мне, — продолжил он, — некий старичок со связкой ключей на поясе.
— Постойте! — воскликнула я. — У вас получается совсем старомодная история!
— Я знаю, — сказал Вадим Александрович, — слушайте же!
— Да, я вся внимание! Кто же этот удивительный старичок, который в наш век всю еще служит привратником со связкой ключей на поясе?
— Апостол Петр. Я оборвала смех.
— Не понимаю вас.
— Все проще простого. Мы не знаем даты нашей смерти, как и даты рождения, заранее. Ведь могу же я умереть, вернувшись на рощинскую дачу? Могу. И, попав на Божий суд, как я буду себя чувствовать? Уж поверьте мне, Анна Николаевна, прескверно! Потому как всю жизнь бегал от святого причастия, как бес от ладана, не любил я наших священников и был человеком далеко не святого образа жизни. И придется мне раскаяться в том, что не верил я в милость Божью, жил в скверне и праздности… И милый старичок со связкой ключей у пояса может и не пустить меня в большой город, а укажет мне совсем иной путь. Туда, где
