– Нам надо ее устроить, сэр, даже если…
– Если что?
– О, ничего, сэр.
– Так вы зайдете после чая? – спросил викарий.
– Не имею ничего против, сэр.
Викарию ответ Гиббутса показался странным, и он внимательно посмотрел на него. И то ли у этого человека были тайны, которые он хотел скрыть, то ли он обиделся из-за подозрительного взгляда викария, но он сказал:
– Думаю, сэр, никакой выставки в этом году не будет.
– Не будет выставки цветов? Но она должна быть.
– Должна, сэр? – переспросил Гиббутс.
– А почему нет?
– О, я не знаю, сэр, – сказал могильщик.
– Почему нет?
– Правда, не знаю, сэр. Мне пора.
Гиббутс отправился дальше, и, хотя викарий продолжал вопрошать: «Почему?» – он сам отлично знал: традиционный уклад Волдинга сдавал свои позиции перед обычаями куда более древними и сильными.
Викарий продолжил путь, все еще без толку предаваясь своим мыслям, и неожиданно для себя оказался на придорожном лугу, где в сочной траве блестели звездочки маргариток. Он долго, ничего не понимая, оглядывался, пока не обнаружил вдалеке одного человека с косой. Кричать было бесполезно. Однако факт оставался фактом: всего один человек на лугу в тридцать акров, когда вся трава уже должна быть скошена. С сенокосилками обычно проблем не было, и хотя не все фермеры имели собственные машины, у Дровера всегда можно было взять одну внаем, да и в других местах тоже.
Викарий продолжил путь. Наконец-то показался первый дом, белое крыльцо которого викарий знал не хуже, чем астрономы какую-нибудь большую звезду. На сей раз ступеньки оказались непокрашенными. Потом он увидел игравших на улице детей. Это в учебное-то время! Викарий направился к ним, но они отступили от него, как отступают грачи, если появляется человек на лошади, а не бросились врассыпную, как бегут от пешехода; они именно отступили. Но викарию все-таки удалось подойти поближе к девочке лет одиннадцати, хотя он всей душой чувствовал, что дети боятся его. Девочка осталась одна и храбро смотрела прямо в глаза викарию, а тем временем солнце сверкало в ее волосах.
– Нэнси, почему ты не в школе?
– Миссис Энд отменила занятия.
– Почему? – удивился викарий.
– Не знаю. Ее нет.
– А что у вас сегодня было? – продолжал расспрашивать викарий, желая узнать правду.
– Должна была быть арифметика, – сказала Нэнси.
– Должна была быть. А что было?
– Миссис Энд сказала, что арифметика не нужна.
– Не нужна? Почему?
– Она сказала, миссис Энд сказала, что арифметики больше не будет, – ответила Нэнси.
Глава двадцать шестая
ОГОНЬ НА КАМНЕ
Викарий пришел на почту, взял бланк, адресовал его Перкину в Сничестер и, написав: «Приезжайте», – поставил в конце: «Викарий из Волдинга».
Миссис Дэтчери безразлично подвинула ему пачку писем, пролежавших на почте целый день, и викарий ушел, забрав их с собой.
Он мог бы увидеть еще много перемен, происшедших в деревне, но с него было достаточно: здесь запущенный сад, там нескошенная трава, и повсюду безразличие. Роза, когда-то украшавшая стену, надломлена и качается на ветру, плохо повязанный галстук болтается поверх пиджака, ворота, обычно в этот час закрытые, распахнуты настежь, и повсюду этакая мечтательность, грезы о чем-то, далеком от полей Волдинга и от простого привычного уклада жизни, который оставался неизменным все время, пока тут жил Анрел, да и не только Анрел. С одним исключением – и оно-то дало свои плоды, наполняя горечью душу викария. Он видел достаточно, поэтому, когда шел обратно по деревне, мимо домов своих прихожан, чувствовал себя почти как житель покоренной страны, словно он шел по городу, занятому победителями, почти, но пока еще не полностью, ибо в душе у него все еще жила надежда на Перкина, для которого творящийся в Волдинге ужас был не в новинку.
Итак, викарий возвратился домой и стал ждать Гиббутса, которому велел прийти после чая.
– Ну? – поинтересовалась Августа.
– Да, все изменилось, – сказал викарий. – Все изменилось.
– Что ты будешь делать? – со страхом спросила она.
– Я послал телеграмму Перкину. Тому человеку, о котором я говорил.
– Он сумеет это остановить?
– Я же сказал, – буркнул викарий, но тотчас изменил тон и заговорил тихо и терпеливо: – Будем надеяться, Августа, ведь то, что происходит, необычно. Такого не бывало в других приходах. О таком не пишут в современных книжках. Это должно было умереть тысячи лет назад. Жаль, что не умерло! Но это не из сегодняшней жизни. И этого не изучают в университетах, так что ученые не могут мне помочь.
– Епископ должен был помочь, – вздохнула Августа.
– Нет, – возразил Анрел. – Это невозможно. Это вне сегодняшних знаний. Он боялся, что я сошел с ума, и устроил мне экзамен. Все-таки мне кажется, я не до конца убедил его. Если бы я еще раз попросил о помощи, у него не осталось бы сомнений.
– Тогда я не понимаю, чем может помочь Перкин.
– Не понимаешь? Неужели не понимаешь? Перкин об этом знает. Он единственный, кто
– Знает? Откуда он знает?
– Он видит их, – сказал викарий.
– Так… Он сумасшедший?
– Ну, неужели ты не понимаешь, что нас не спасет здравый смысл?
Августа надолго задумалась.
– Нет, – наконец проговорила она. – Нет. Ничего не выйдет.
Они долго молчали, как молчат осажденные воины, которым предстоит обед из крыс. Похоже, викарий и его жена были близки к последнему испытанию.
Потом Августа спросила:
– Когда он будет тут?
– Через неделю, – ответил Анрел.
Они опять помолчали.
– Я сказал Гиббутсу, чтобы он пришел после чая. Мы собирались поговорить о выставке цветов.
– Он не придет.
Они напились чаю и стали ждать, но Гиббутс в самом деле не пришел. Вместе Гиббутса явился ужасный посланец – та мелодия, что сбежала с лугов Аркадии в давние времена и теперь объявилась на полях Англии благодаря свирели Томми Даффина. В ней был заложен призыв к обоим Анрелам оставить свой дом и все то, за что стоял викарий и стояла его церковь последние две тысячи лет, оставить всё и вспомнить Старые Камни. А что надо знать о Старых Камнях? «Приходите, и я расскажу вам. Приходите, и я расскажу вам. Приходите, и я расскажу вам», – пела свирель, словно звенели колокола.
Августа сидела, вцепившись пальцами в ручки кресел, и лицо у нее было бледное и напряженное. Викарий с укором наблюдал за ней.
– И ты тоже? – мрачно спросил он, когда музыка стихла.
– Я не ходила, – почти выкрикнула Августа.
– Не ходила? Ну, конечно же, нет!
Ему такое даже ни разу не пришло в голову; но о том, что он может пойти в горы, хотя ему хватало
