– Если он меня послушает, сэр.
– В этом возрасте с ними нелегко.
– В наше время нелегко, сэр, – подтвердил Даффин.
– А если вы уже сейчас прикажете ему не выходить из дома после захода солнца, может быть, он и привыкнет понемногу?
– У нас так не принято, сэр, – сказал Даффин. – Да и бесполезно. Сейчас все хотят жить по-новому. Все хотят. Вот мой отец, это он оставил мне ферму, если он видел, что мы бездельничаем, сэр, он ничего не говорил, только глядел на нас, ну да, всего лишь глядел на нас, сидя на стуле, а если этого не хватало, то щелкал хлыстом, тот всегда рядом на стене висел, отец с ним на лис охотился, и вот этого уж точно было достаточно, мы тотчас принимались за дело, стоило нам услышать его хлыст. А теперь…
– Да уж, в каком-то смысле те времена были лучше, – прервал его викарий.
– Во всех смыслах.
– И вы думаете, вам не под силу удержать Томми дома по вечерам? – торопливо спросил викарий, опасаясь, как бы фермер не заговорил о ценах на хлеб.
– Не под силу, сэр, никак не под силу, – признался фермер. – Тянет его в горы.
– И что он там делает?
Однако даже заданный впрямую вопрос не приблизил викария к разгадке, ибо отец Томми сказал:
– Не спрашивайте меня, сэр, чем они теперь занимаются. Мне он ничего не говорит.
Поняв, что из старшего Даффина больше ничего не вытянуть, викарий поднялся, рассчитывая уйти, прежде чем миссис Даффин явится при полном параде. Однако это ему не удалось, и, едва он взял в руки корзинку, как она вошла в гостиную, вся сверкая, точнее говоря, сверкая платьем и гагатовой брошью, как он вспоминал потом. С ней пришел Томми Даффин, тщательно расчесавший на пробор свои волосы.
“Яблоко от яблони недалеко падает”, – произнес про себя викарий, нередко удивляясь непохвальным мыслям, мелькающим у него в голове. Однако у Томми были такие красные щеки, такое круглое и бессмысленное лицо, такие жирные и блестящие волосы, что поговорка вспомнилась сама собой.
– Я пришел, чтобы купить еще ваших вкусных яиц, – сказал он после обмена рукопожатиями.
– Вот и прекрасно, – отозвалась миссис Даффин.
– Боюсь, я помешал вам.
– Ничего страшного, – ответила она, так как еще не наступило время, когда она стала говорить: “Что вы, как раз наоборот”.
– Так я пойду.
Не тут-то было. Миссис Даффин спросила викария о здоровье миссис Анрел, после чего последовала легкая беседа, неспешно, понемногу унесшая с собой утро; и все это время Томми с отсутствующим выражением лица просидел в своем парадном костюме.
– Ведь это я крестил его, помните? – спросил викарий.
– О да, – отозвалась миссис Даффин. – Мы обвенчались за год до вашего приезда. Меньше чем за год.
За этим последовали воспоминания. Наконец викарий улучил минуту и распрощался, но, едва подхватил корзинку, как вспомнил, что ее надо вернуть, и в голове у него неожиданно созрел новый план. А если перед заходом солнца самому принести корзинку и, слушая болтовню миссис Даффин, помедлить, чтобы понаблюдать за парнишкой, когда начнет смеркаться?
Глава третья
СВИРЕЛЬ
– Я только что разговаривал с Даффинами, – сообщил викарий жене. – Непохоже, чтобы это был юный Томми.
– Так всегда бывает, – откликнулась миссис Анрел. – Люди делают то, чего от них не ждут.
– И то верно, – согласился викарий, размышляя о том, что в то или иное время происходило в его приходе.
Еще один день миновал, и сумерки сгустились над деревней и над долиной. В доме викария и вокруг дома было тихо, но это не останавливало стремительный бег мыслей священника, непродуктивно кружившихся вокруг одного и того же: какой будет реакция епископа, и какие шаги он предпримет для восстановления покоя в приходе, в каких выражениях ответит на письмо.
Вечером викарий не пошел к Даффинам, посчитав корзинку недостаточным поводом для второго визита в течение одного дня. Вместо этого он уселся под вечер в кресло возле своего дома и, устремив ищущий взгляд на Волд, стал прислушиваться. Однако среди звуков, наполнявших золотистый воздух в ожидании колдовского вечера, не было ни одного, наводившего на мысль о неземном происхождении; из долины доносились крики, едва различимое бормотание, далекий серебристый смех; ну и, конечно же, лай собак, блеяние овец, крик петуха – что-то вроде забора, поставленного человеком между его домом и молчащими звездами. Так как мелодия звучала не каждый вечер, то, не слыша ее, Анрел не сомневался, что она никуда не делась и надо лишь дождаться следующего вечера.
Наутро викарий был тревожно-молчалив. Не будучи воином по профессии, он приблизился, причем по собственной воле, к силам, которые ужасали его. Пусть не Томми Даффин играет по вечерам на волшебной свирели, все равно викарий понимал, что в долине, где была ферма Даффинов, он окажется ближе к Волду, да еще в пугающий его час.
– Вечером схожу к Даффинам и отнесу им корзинку, – сказал он жене.
– Я собираюсь к Скегландам, могу ее захватить.
– Нет. Мне не мешает пройтись.
Убедившись в твердости его намерения, миссис Анрел больше ничего не сказала. Жена викария даже обрадовалась, что ее муж решил действовать; сколько бы она ни молчала, даже мысленно не умея облечь свои опасения в слова, она понимала, что мелодия, доносившаяся на закате с горы, была недоброй.
Не в силах дольше медлить, викарий отправился в путь раньше, чем собирался, и пришел на ферму, когда солнце еще не достигло Волда. Даффин пригласил его в гостиную, где миссис Даффин, не отпуская от себя Томми, уже ждала гостя. Верно, его приметили издалека.
– Я принес корзинку, – сказал викарий, не делая попытки задержаться. Он знал, что может целиком положиться на миссис Даффин. Конечно же, она поинтересовалась насчет яиц. – Превосходные яйца, – ответил викарий, не уточняя, попробовал ли он хотя бы одно яйцо или съел уже все шесть.
От яиц перешли к курам, потом к уходу за ними, потом к жизни вообще, и все это время Даффин простоял улыбаясь, а Томми, казалось, маялся из-за тесного белого воротничка и пребывания в четырех стенах. Усевшись, викарий внимательно слушал миссис Даффин, изредка вставляя какое-нибудь замечание, как путешественник, привычный управляться с костром, подкладывает ветку именно туда, куда нужно. Беседа текла не прерываясь, а солнце тем временем приблизилось к Волду.
Томми начал ёрзать, выражая нетерпение. Через некоторое время викарию, наблюдавшему за миссис Даффин, стало ясно, что она обратила внимание на ёрзанье сына. Тогда викарий встал, намереваясь раскланяться. Но миссис Даффин, которая любила посплетничать с викарием даже больше, чем с кем бы то ни было еще, в любом случае постаралась бы его задержать, тем более теперь, может быть, с единственной целью – наказать Томми. Викарий сдался под двойным давлением, а солнце тем временем опускалось все ниже и ниже.
Теперь речь шла о луке: как его растить, как готовить, и стоит ли есть его сырым. Через какое-то время Томми перестал ерзать и словно переменился внешне. Он сидел с отрешенным видом, отчего лицо у него как будто сделалось тоньше, щеки побледнели, да глаза, заметил викарий, стали совершенно другими: они горели таким ненасытным огнем, что салфеточка под головой юноши и черная софа, которую она украшала, неожиданно показались викарию нелепыми. “Очень похоже, что это он”, – подумал викарий. Томми был сам на себя не похож.
– Полагаю, полезные свойства весеннего лука, – сказал викарий, – важнее осуждения соседей.
– Совершенно согласна с вами, сэр, – отозвалась миссис Даффин, – однако мне всегда было немного боязно, ведь люди есть люди.
– И они любят осуждать, – не задумываясь о своих словах, произнес викарий. Томми Даффин сидел с отрешенным выражением лица, тогда как солнце уже коснулось вершины Волда, отчего гигантские тени шагнули в долину. То и дело левая рука Томми тянулась к пиджачному карману, но он пугливо отдергивал
